Большая грудь Кьяры матово светится в кожаной темноте салона. Она улыбается накрашенными губами:
– Бонжур, месье!
Старик, кряхтя, садится на диван. Сальваторе, суетясь, бормочет что-то по-французски. Пухлой ручкой показывает на серебристое ведерко с шампанским, на полуобнаженную улыбающуюся Кьяру, на зеркальце с двумя дорожками белого порошка.
Старик молчит, словно не понимает. Кьяра ловит на себе его изучающий взгляд, пристальный, цепкий. Улыбка становится все неувереннее, губы чуть подрагивают.
– Сильвупле, месье, – говорит она, полностью исчерпав запас французских слов.
– Шампань, – говорит старик, а потом добавляет по-итальянски: – И давайте вы перестанете говорить по-французски, у вас чудовищный акцент.
Сальваторе протягивает старику бокал шампанского, а сам, нагнувшись над столиком, всасывает дорожку кокаина.
– О, так даже проще, даже проще, месье Бонфон, – быстро говорит он, – я сейчас все объясню, вы поймете, все очень просто.
Старик делает небольшой глоток и кивает – не то оценивая шампанское, не то выражая готовность слушать.
– У меня для вас… предложение, – говорит Сальваторе все быстрее, – хорошо оплачиваемое, почти легальное. Я, вы уже знаете, режиссер. А наше кино сейчас переживает не лучшие времена, особенно с финансовой точки зрения. И все чаще приходится участвовать в совместном производстве – ну, то есть часть денег дают французы или американцы. Конечно, они ставят свои условия, это бизнес, иначе не бывает. Хорошо, если дело ограничивается сценарием, – но нет, они еще и требуют, чтобы мы снимали их актеров! Зачем? На деньги для американца средней руки мы можем нанять пять-шесть прекрасных невзыскательных и некапризных итальянцев. И еще экономим на переводчике! Убедительные доводы, не правда ли? – (Старик сдержанно кивает.) – Да, убедительные! Но действуют не на всех. И вот результат: сейчас я снимаю фильм, прекрасный высокохудожественный фильм «Девственная кровь ХХ века» – и что же? Мне навязали это ничтожество, Терри Нортена! Вы знаете, кто это такой? Нет? Вот и правильно! За последние десять лет он не снялся ни в одной мало-мальски заметной картине. Но этот американский толстосум, этот крысий дрын, этот, извините за выражение, горе-продюсер Лесс Харрисон любил его фильмы пятнадцать лет назад – и потребовал, чтобы у нас была роль для Терри Нортена. Ужасно, да?
Кьяра уже не слушает. Хочется верить, что ей все равно заплатят. Работать, конечно, не пришлось, но так или иначе – полдня насмарку. Впрочем, хорошо, что не пришлось трахаться с таким стариком… только что из тюрьмы, мало ли чего у него в голове. Слава богу, выбрал шампанское.
– Итак, ваш мистер Нортен исчез, не доехав до гостиницы, – говорит старик, – и вы хотите, чтобы я… изобразил его? Но ведь я не американец и не актер.
– Месье Бонфон! – восклицает Сальваторе. – Все знают, что вы – гений перевоплощения. Это не удалось доказать в суде, но все об этом знают. Вы изображали оперного певца в Милане, не умея взять ни одной ноты! Вы успешно выдали себя за шефа китайских Триад, не зная ни слова по-китайски и вообще не слишком напоминая китайца! Вы продали Статую Свободы четырем нью-йоркским промышленникам сразу!
– Ну-у-у, не преувеличивайте, – говорит Бонфон. – Двум, только двум. Правда, за очень хорошие деньги.
Старик впервые улыбается. Кьяра неожиданно понимает, что ей нравится его улыбка: простая, открытая улыбка, полная радости жизни и собственного достоинства. Такая же, как у ее деда.
– Месье Бонфон! У меня нет очень хороших денег, но я готов заплатить полмиллиона лир за то, чтобы вы две недели изображали господина Нортена как на съемочной площадке, так и вокруг.
– Но когда фильм выйдет на экраны, обман раскроется? – спрашивает старик.
– А, когда это еще будет! – машет рукой Сальваторе. – В нашем деле главное: снять свой фильм, оставить след в искусстве. А что потом будет – пусть беспокоится Лесс Харрисон. К тому же никто все равно уже не помнит, как выглядит этот мистер Нортен. А я для вас все подготовил: сценарии его фильмов, вырезки из таблоидов… все пятнадцать лет его увядающей карьеры.
Сальваторе показывает на потрепанный кожаный портфель. Старик кивает:
– Хорошо. У меня только два вопроса. Какой у нас сейчас курс лиры и как зовут синьориту?
Да, поработать все-таки придется, с тоской думает Кьяра. Может, объявить двойной тариф?
– Amore, oh, amore mio! – кричит София. Вот незадача – как ей не пришло в голову заранее узнать, что кричат итальянские девушки, когда хотят показать итальянским парням, что уже достигли вершины экстаза и хотят немного передохнуть? Впрочем, у кого бы она спросила? Вряд ли бабушка или тем более мама могли бы… – Oh, fuck! – кричит София: это Джузеппе в порыве страсти увеличил амплитуду так, что София врезалась макушкой в изголовье.
Английское слово оказывает на итальянца волшебное действие – с мужественным рыком он разряжается и, не меняя позы, высыпает на спину Софии еще немножко кокаина. Хрюк! – и Джузеппе пошлепал в ванную.
– О, моя конфетка, ты настоящая богиня! – кричит он. – Я буду рад показать тебе Рим и все его окрестности!
– Милый, – говорит София, – у меня только одна просьба: мне хотелось бы попасть на съемку какого-нибудь фильма… ну, настоящего фильма, из тех, что потом показывают на фестивале.
– Не вопрос, бейби, – Джузеппе деловито натягивает брюки, – у меня полно знакомых среди киношников. Можно сказать – они все мои клиенты. Фредерико, Микеланджело, Роберто, сам Дино – я знаю этих мошенников как облупленных! Всегда хотят получить товар в кредит!
– Ты знаком с Феллини и Антониони? – шепчет София.
– Конечно, конфетка, конечно. Ты тоже познакомишься, когда-нибудь потом… а сейчас мне пора. – Джузеппе поправляет галстук у зеркала. – Давай рассчитаемся, а завтра я отведу тебя на съемочную площадку к самому Сальваторе Лава!
– В каком смысле – рассчитаемся? – спрашивает София. Неужели ее приняли за проститутку, и сейчас она получит первые в своей жизни деньги за секс? Прекрасное начало репортажа! Даже Хантер С. Томпсон не был настолько в материале!
– За кокаин, – говорит Джузеппе. – Мы уделали полтора грамма, так что с тебя 90 тысяч лир.
Странно, думает София, я-то вынюхала всего одну дорожку. Сколько же это в него лезет! Ну, что поделать, настоящий профессионал.
Стоя под душем после ухода своего первого итальянского любовника, София счастливо напевает любимую мелодию из «Александра Невского». Еще бы: завтра она попадет на съемки настоящего европейского фильма!
Ее немного беспокоит только один вопрос: какой у нас сейчас курс лиры?
Антонелла Костини в полупрозрачной ночной рубашке неуклюже изображает танец, перебегая от одного бронзового юноши к другому. Фонтан с черепахами и дельфинами, конечно, павильонная декорация, но вода – самая настоящая. Мокрая ткань облегает тело Антонеллы, обрисовывая знаменитые формы, любимые миллионами итальянских кинозрителей.