Теперь гнев ослабевает, но ему на смену приходит печаль, а не нежность.
– Пожалуй, тебе лучше уйти, – говорит Лори.
– Нет, – протестую я. – Нет, пока…
И тут я осекаюсь. Пока – что? Пока она не поймет, что время, которое мы проводили вместе, никогда не было ложью? Пока она не скажет: эй, хотя ты и невидим для остальных людей, я рада остаться с тобой навсегда? Пока кто-нибудь рядом с нами не признает, что мне все это тоже нелегко? Что мне никогда не было легко и что сейчас все мои надежды оказались собраны в кучу, скомканы и сброшены в одну аккуратную черную дыру?
Я пытаюсь думать, что еще я могу сказать, и тут Элизабет, как ни странно, начинает смеяться.
– Что? – спрашиваю я.
Она качает головой. Однако она не может остановиться.
– Просто дело в том, что… я подумала: «Ты должна сказать ему, что больше его не видишь». Разве это не смешно? Я тебя больше не вижу. По-моему, это так смешно – обхохочешься!
– Ладно, Джо, перестань, – прерывает ее Лори.
Он подходит к ней, чтобы снова ее утешить, но и она его отталкивает.
– Нет, Лори… разве это тебе не кажется смешным? Животики надорвешь! Моя жизнь – все, что со мной случилось в Нью-Йорке, – это самая настоящая хохма. Так разве мне нельзя над этим посмеяться?
– Ты можешь смеяться, сколько хочешь, – ласково отвечает Лори, – но я не думаю, что тебе это действительно кажется смешным. И мне не кажется, что это кажется смешным Стивену.
– Спасибо, Лори, – тихо говорю я.
Теперь его очередь качать головой, словно он не может принять мои извинения.
– В самом деле, – произносит он, – тебе надо идти. Хотя все мы знаем, что это не хохма, ты должен признать, что это невероятно, невероятно запутанная история.
– Уж поверь мне, я это знаю. Я в этом живу всю свою жизнь.
Я знаю, что теперь должен идти. Знаю, что, выйдя из комнаты, я рискую больше никогда не быть допущенным сюда. От меня тут ничего не зависит. И я это знаю.
– Я ухожу, – говорю я и снова смотрю на Элизабет. – Ты этого хочешь?
Она не говорит ни слова. Только кивает.
Я уже поворачиваюсь, чтобы уйти, но тут меня окликает Лори.
– Эй… еще один момент, – произносит он.
– Да?
– Шон… он типа… ну… не один из вас, да?
– Один из нас?
– Ну, это ведь не какой-то дом, куда типа тайно селят мутантов, да?
Наверное, это не так уж плохо, что Лори не видит выражения моего лица.
– Нет, – заверяю я его. – Я такой один.
– Спасибо.
Я концентрируюсь на ручке двери, на том, чтобы выйти отсюда. Потом, подойдя к моей двери, я опять концентрируюсь на ручке двери, на том, чтобы войти. Кажется, это было бы самым простым способом жить: просто концентрироваться на небольших вещах и никогда не позволять своему разуму пытаться охватить нечто большее. Однако это ложная посылка, построенная на предположении, что человек может выбирать, на чем сосредоточится его разум. Или куда отправится его сердце.
Я прошу прощения. Мне следовало снова сказать ей об этом прежде, чем уйти. Хотя от меня это не зависело, мне жаль, что она попала в мою историю. Ведь если она чувствует хотя бы толику одиночества, которое испытываю я, или даже толику разочарования – что ж, тогда она права… Это глубоко несправедливо.
– Извини, – громко говорю я. И снова: – Извини.
Но кто тут есть, чтобы это услышать?
Никого, кроме меня.
Лори подводит меня к дивану. Меня колотит и слегка подташнивает. Моя кожа натянута, а в голове что-то пульсирует.
– Я принесу тебе воды, – предлагает брат.
Я обхватываю себя руками, стараясь изгнать из своего тела холод, охвативший его.
Слова, начинающиеся с «не», кружатся у меня в голове злобной каруселью. Невозможно. Невероятно. Невообразимо. Неприемлемо. Неоспоримо.
Но все это возвращает меня к одному слову: невидимый.
– Вот. – Лори вставляет мне в руку стакан.
Я делаю глоток.
– Ты можешь опоздать, – говорю я.
Он смеется.
– Джози, мы прямо сейчас узнали, что не толь ко возможно быть невидимым, но этого невидимого человека даже не обсуждают в новостях «Дейтлайн». И это твой парень.
Меня передергивает.
– Извини. – Голос Лори звучит мягче. – Воз можно, ты не готова это услышать, но я знаю, каково тебе. Не вини его за то, в чем он не виноват. Прежде чем это случилось, что ты чувствовала по отношению к Стивену?
Я пью воду – еще и еще. Я думала, что он раздробит мое сердце в измельчителе отходов для раковины, когда порвет со мной.
Лори отвечает вместо меня.
– Ты же безумно влюблена в него. Я тебя такой раньше не видел.
«Но теперь я в неистовстве, потому что он невидим».
Я едва заметно усмехаюсь моей безмолвной шутке. Я не знаю, означает ли это, что мне становится легче или, наоборот, совсем плохо.
– Ты хочешь ему помочь? – спрашивает Лори.
– Он невидимый, – дрогнувшим голосом произношу я.
– Знаю, – отвечает он. – Должно быть, это ужасно.
Лори сделал то, что у него получается лучше всего. Он видит мир глазами другого человека – человека, которому больно. Он видит жизнь глазами невидимого мальчика, который видит все, хотя самого его никто не замечает.
– Если тебя не видят, как можно тебя узнать? – продолжает Лори. – Такое одиночество, наверное, подобно язве, которая вечно гложет твои внутренности.
– Но… – пытаюсь возразить я.
Чувство вины начинает ослаблять мой гнев, но гордость подбрасывает хвороста в пыл моего негодования.
– Но что? – перебивает Лори. – Ты знаешь, что это правда. Ты слышала, что он сказал. Никто и ни когда его не видел. Даже его собственная мать.
Я киваю. Внутри словно что-то надломилось, и я задрожала. Лори обнимает меня одной рукой.
– Никто его в жизни не видел. Кроме тебя.
Он делает паузу, чтобы я вникла в его слова. Я снова киваю.
– Это должно что-то значить, – говорит Лори.
– Но что? – шепчу я.
– Мне кажется, это значит, что именно ты можешь его вылечить.
– Вылечить его?
Я тут же хочу позвонить маме. Она ведь знакома с людьми из клиники Мейо. Она может употребить свое влияние. Мы решим этот вопрос.
Заметив блеск в моих глазах, Лори хватает меня за руку.