Невольная дрожь омерзения прошла по телу Эди, но она промолчала.
– Я не смог, – прошептал Гауэйн, еще крепче прижимая жену к себе. – Не проведя в ее комнате и минуту, понял, что мне плевать на то, что именно ее возбуждает. И я не хотел, чтобы она что-то показывала. Прежде, чем я успел опомниться, она распахнула свой лиф.
– И что сделал ты?
– Я отвел глаза.
Эди словно очутилась в теплой комнате после часового пребывания на ледяном дожде. Тело обдало жаром.
– Молодая леди сильно удивилась?
– Она решила, что меня влечет исключительно к мужчинам, – нехотя признался Гауэйн. – Прочитала целую лекцию о том, что ничего не может для меня сделать. Я предложил ей деньги, но она ответила, что слишком жалеет меня, чтобы их взять.
Эди обняла мужа за талию и честно попыталась сдержать смех, но не смогла.
– Я хочу сказать, что я болван, Эди. Но твой болван. Я по-прежнему не знаю, где ошибался. Но умоляю тебя дать мне еще один шанс. Ты…
Он приостановился, но тут же продолжал:
– Ты одна-единственная для меня, Эди, и всегда будешь единственной. Не хочу думать или слышать о наслаждении с другимит женщинами. Только с тобой. Если позволишь мне, я проведу остаток жизни, пытаясь сделать тебя счастливой.
Поразительно, как быстро слезы могут сменить смех!
– О, – прошептала Эди. – О, Гауэйн, я так тебя люблю!
Его большие руки скользнули по ее спине.
– Хотя я полный идиот?
Эди откинулась ровно настолько, чтобы взглянуть на него.
– Мы оба идиоты, – твердо заявила она. – Когда ты был сердит – справедливо сердит, потому что я обманула тебя, – я тут же сломалась. Мне нужно быть более храброй и стойкой. Следовало с самого начала быть честной с тобой, но у меня вошло в привычку все сглаживать. Это было глупо.
Гауэйн сжал ее лицо и подарил сладкий, нежный поцелуй.
– Представляю, какая бурная супружеская жизнь у твоего отца!
– Я не могу выносить чужого гнева, – призналась Эди, встав на цыпочки, чтобы ответить поцелуем, – и вряд ли когда-нибудь смогу.
Гауэйн, глядя ей в глаза, встал на одно колено, как в гостиной Фенимора, и поднес ее руки к губам.
– Обещаю и клянусь никогда не кричать на тебя.
Радость Эди пьянила крепче канарского вина, грела жарче солнца. Она тоже опустилась на колени.
– А я обещаю и клянусь никогда не лгать тебе. И никогда не буду любить никого так, как люблю тебя. Думаю, мы оба ведем себя глупо из-за того, что произошло с нами в детстве.
Гауэйн издал неразборчивый звук.
Эди подалась вперед.
– Я люблю тебя. Гауэйн. Таким, какой ты есть: вечно стремящийся решить проблему, умный, властный, красивый, поэтичный. Ты поэт, когда не командуешь своими управляющими.
– И я люблю тебя, родная. – Шотландский акцент Гауэйна сделался еще более заметным. – Ты – мое сердце, Эди. Мое все.
Слезы лились по ее лицу, и он снимал их губами, а потом они каким-то образом снова оказались на кровати.
– Я недостоин тебя, – хрипло сказал он. – А ты меня любишь, хотя я настоящий…
Эди остановила его поцелуем.
– Я люблю тебя таким, какой ты есть, потому что ты не только выжил, но и восторжествовал. Все эти люди зависят от тебя, Гауэйн. Ты мог стать подобием своего отца и повернуться к ним спиной, но не сделал этого. И никогда не сделаешь.
Гауэйн не слушал ее, но Эди обязательно повторит ему это двести-триста раз в следующие пятьдесят-шестьдесят лет, и когда-нибудь он поймет.
– Можно мне коснуться тебя, Эди? – спросил он, умирая от желания.
И это взаимное желание вот-вот загорится пламенем.
Он целовал ее тело, самые деликатные места, лизал, пока ее кровь не закипела. Пока она не закричала и не заплакала одновременно. Пока его пальцы и губы терзали ее так, что она визжала, выгибаясь всем телом. Но он не останавливался. Пока они не обнаружили, что Эди достигла пика удовольствия, и еще раз, и еще… но к тому времени обезумела от желания, и ее мольбы дошли до сознания Гауэйна.
– Можно? – хрипло спросил он, когда желание быть с ней так одолело его, что он уже не мог остановиться.
Эди безмолвно всхлипывала и притягивала его к себе. Гауэйн раздвинул ее ноги, приготовился и скользнул в нее.
Больно не было. Ни чуточки! Только пьянящее ощущение заполненности… Ведь в ней был Гауэйн!
Но он ждал, не двигаясь.
– Тебе больно? – спросил он.
В этот момент Эди твердо знала, что если она почувствует хоть малейший укол боли, он отстранится. При мысли о его тревоге, его самообладании ее лизнуло жидкое пламя.
Эди покачала головой. Вцепилась в его руки и открыла рот, пытаясь что-то сказать. Но он вышел из нее и снова вошел. И поцеловал так крепко, что заглушил ее вопль.
И тут внезапно это ощущение – безумный взрыв жара и эмоций – снова прокатилось по ней.
Гауэйн оторвал от губ жены свои и с изумлением уставился на нее. Эди выгибалась под ним, дрожа, закрыв глаза. Волосы потемнели от пота, как кукурузные рыльца в дождь.
Радость, родившаяся в нем, никогда не умрет.
Поэтому он отстранился и стал вонзаться в нее, снова, снова и снова. Ее глаза открылись.
– Ты почувствуешь, если я это сделаю?
– Черт, – прохрипел он. Потому что точно чувствовал, что она делает. – Если будешь продолжать, Эди… не смей! Я не выдержу!
Она рассмеялась, но не послушалась, И с каждым новым выпадом, поднималась навстречу ему. Бедра стискивали его тело, потаенные мускулы стискивали его внутри. И он не мог остановиться, и все спешил, спешил, приближаясь к чему-то почти пугающему в своей силе.
Потом Эди открыла глаза, свои прекрасные зеленые глаза и выдохнула:
– Гауэйн!
В ее голосе звучало отчаяние, и голод вцепился в него, как клещами.
– Ты…
Он подался вперед и поцеловал ее в губы.
– Скажи мне, – потребовал он.
Ее руки скользнули по его спине, до ягодиц и притянули его еще ближе. Он откинул голову. Смутно услышал, как она простонала его имя, а потом снова сжала, сильнее и слаще, чем он мог представить. Ее тело затрепетало под ним, и она вскрикнула…
Что-то в Гауэйне взорвалось. Пламя охватило его, когда он сделал последний выпад.
Она – все царства, я – все короли…
Эди продолжала всхлипывать. Гауэйн откинул голову, зарычал и излился в нее, отдавая все, что имел.
Как и она в этот момент.
Свети сюда – и долг твой совершен!