– Она выложила вас, – заметила Милли, по-прежнему увлеченная темой разговора, – и мне кажется, вы хотите сказать, что, выложив вас на прилавок, она тем не менее из рук вас не выпускает.
– Чтобы, – тут же подхватила Кейт, – он вдруг не схватил меня и не сбежал? Ох, поскольку он вовсе не готов бежать, он, естественно, еще меньше готов меня схватить! Я выложена – настолько-то вы правы – на прилавок, когда не выставлена в витрине, откуда меня, когда надо, запросто вытаскивают и куда снова выставляют по мере необходимости, ради успешной торговли: в этом и есть вся суть моего положения и, соответственно, цена покровительства моей тетушки.
Лорд Марк поначалу стал главным предметом разговора, как только девушки остались одни: у Милли, однако же, создалось впечатление, что Кейт произнесла это имя, навязав его как тему в противовес другому имени, оставленному миссис Лоудер в атмосфере гостиной и которое, как мы могли заметить, весь сегодняшний вид Кейт сохранял там для ее подруги с первых минут встречи. Прямым и странным результатом стала для Кейт, надо сказать, осознанная необходимость в алиби, которое она, таким образом, вполне успешно нашла. Она использовала это алиби до конца, проехав на нем взад и вперед, вдоль всего пути, намеченного для Милли тетушкой Мод, а теперь она, так сказать, вообще вбила его поперек дороги.
– Все занудство в том, что, если он ей так нужен – нужен, да простят ее Небеса! – для меня, – то, надо сказать, он нас всех озадачил: с тех пор как приехали вы, ему захотелось кого-то другого. А у меня не имеется в виду кого-то другого, кроме вас.
Милли в достаточной степени сумела освободиться от чар, чтобы покачать головой:
– Тогда я не совсем поняла, кто имеется в виду. Если я хоть в какой-то мере могу представлять для него альтернативу, ему лучше сразу замереть на месте.
– Правда-правда? Навсегда-навсегда?
Милли попыталась заверить ее с такой же детской веселостью:
– А хотите – поклянусь?
Казалось, Кейт на мгновение задумалась, хотя и тут вроде бы веселость ее не покидала.
– Разве мы клялись не достаточно?
– Вы – вполне возможно, а я – нет, и мне надо бы с вами сравняться. Так что вот вам, пожалуйста: «Правда-правда», – как вы выразились, – «навсегда-навсегда». Так что я дорогу никому не перебегаю.
– Спасибо, – ответила Кейт, – только мне это никак не помогает.
– Ну, то, что я заговорила об этом, упростит ему ситуацию.
– На самом деле сложность в том, что лорд Марк – человек с таким множеством идей, что упростить ему ситуацию невероятно трудно. Как раз это и пытается делать для него тетушка Мод. А что касается меня, – уверенно продолжала Кейт, – он никак не может принять решение.
– Ну что ж… – Милли улыбнулась. – Дайте ему время.
Ответ ее подруги был само совершенство:
– Поступая так – а ведь ты неизбежно так и поступаешь! – ты остаешься всего лишь одной из его идей.
– Не вижу в этом вреда, – возразила Милли, – если в конце концов ты оказываешься самой лучшей из них. А что это за мужчина, – развивала она свою мысль дальше, – особенно мужчина честолюбивый, если у него нет самых разнообразных идей?
– Несомненно! И чем больше, тем веселее. – Кейт взирала на подругу с величественной серьезностью. – Остается лишь надеяться, что окажешься самой лучшей, и ничего не делать, чтобы этому помешать.
Все это должно было создать впечатление воображаемого или реального алиби. Великолепным, грандиозным представлялся Милли крывшийся за всем этим иронический дух, тоже весьма интересный сам по себе. Что же далее оказалось не менее интересным для нашей юной женщины, так это тот факт, что Кейт подняла разговор о своих личных трудностях, возникших исключительно по вине лорда Марка. Сейчас она не говорила ни о чем таком, что могло быть вызвано ее собственной склонностью или влечением: это обстоятельство опять-таки, несомненно, сыграло свою небольшую роль. Она поступала, как ей было угодно, в отношении другого человека, но ведь она не была связана с этим другим человеком никакими обязательствами, и, более того, ее слова о том, что лорд Марк не молод и не правдив, выглядели лишь свидетельством ее явного чувства неловкости и были абсолютно в характере ее жестковатой, но от этого не менее грациозной необычайности. Ей не очень хотелось выказывать свое согласие на то, чтобы ее будущее «устроили», но это ведь совсем не то, что решительно не желать такое согласие давать. И во всем тут виделось что-то такое, что дало Милли возможность сказать:
– Если ваша тетушка, как вы выражаетесь, была мною «озадачена», я чувствую, что она все же остается ко мне чрезвычайно добра.
– Ах, ведь у нее – что бы ни случилось в этом отношении – такое множество путей вас использовать! Вы ее не так уж озадачиваете, моя дорогая, более того – вы решаете ее задачи. Вы почти не замечаете этого, но она ведь ухватила вас за юбку и не отпускает. Вам можно делать все. Вам, я хочу сказать, можно делать многое, что нельзя делать нам. Вы же стоите в стороне, вы – независимая, вы – чужая. Вы одна – сами по себе, вы никак не связаны с бесконечными ярусами других людей. – И Кейт, устремив взгляд в этом направлении, заходила все дальше и дальше и завершила свою тираду, тогда как Милли слушала ее затаив дыхание, неожиданными словами: – Мы вам бесполезны – надо честно вам в этом признаться. Вы могли бы стать полезны нам – но это совсем другой разговор. Я бы дала вам совет – совершенно честный: бросьте нас, пока можете. Было бы странно, если бы вы не увидели, насколько лучше – просто ужасающе лучше – вы способны действовать. Мы же на самом деле не сделали для вас ничего, даже самого малого, о чем стоило бы говорить, ничего такого, чего вы сами не могли бы получить каким-то иным путем. Поэтому у вас нет перед нами никаких обязательств. Пройдет год, и вы не захотите иметь с нами дела, а мы всё еще будем нуждаться в вас. Но для вас это не должно послужить резоном, вам не следует платить слишком страшную цену за то, что бедняжка миссис Стрингем ввела вас в наш мир. У нее самые лучшие намерения, она совершенно зачарована тем, что сделала для вас. Но вам не следует принимать в свой круг людей от нее. Ужасно было видеть, что вы это делаете.
Милли очень старалась убедить себя, что ее все это забавляет, чтобы не испытать настоящего страха – это было бы уж вовсе нелепо. И правда, довольно странным – если не довольно естественным – было то, что поздно вечером, в неуютном наемном доме, в отсутствие Сюзи, ее охватила жажда откровенности. На следующий день она припомнила, вместе с другими деталями, собирая на заре свои впечатления, что она вдруг почувствовала себя в полном одиночестве с существом, ходящим взад и вперед по комнате, словно пантера. Образ был пугающий, но он помог ей не так уж стыдиться собственного страха. Несмотря на свой страх, Милли тем не менее достаточно овладела собой, чтобы найти нужные слова:
– И все же, не будь Сюзи, я не получила бы вас!
В этот момент Кейт вспыхнула намного ярче прежнего: