Задорей, пыхтя, затащил меня в заросли. Усадил у дерева потолще. Привязал к нему. Присел рядом на корточки.
– Сейчас я расскажу тебе, что с тобой будет, нурман. В двух поприщах [10] отсюда деревенька есть. Сейчас я туда сбегаю за лошадками, и мы с тобой отправимся в селище, где дед мой – старейшиной. Отныне там твоя судьба: будешь рабом рода моего.
«Счас! – подумал я. – Только голову побрею!»
Рабом я уже успел побывать. И всякий раз это плохо кончалось для рабовладельцев.
Однако стоит задуматься: почему именно со мной происходят подобные гадостные вещи. Вот Стюрмира, к примеру, никто не крадет и в рабское сословие не определяет. А я в который раз – на одни и те же грабли. Почему?
Впрочем, об этом можно и на досуге подумать. По-любому, мой косичкоусый похититель меня недооценивает. Определить меня в рабы к местному земледельцу – это как нанять лису в курятнике прибираться.
Должно быть, что-то такое отразилось на моем лице, потому что Задорей ухмыльнулся и сказал:
– Знаю, о чем думаешь. Мол, не совладать с тобой смердам. У вас, я слыхал, жилы на ногах строптивым рабам перерезают? Верно ли это?
– Вот станешь нашим рабом – узнаешь!
– Тебе, мыслю, жилы перерезать – маловато было бы. Потому для тебя я особую участь придумал. Жилы мы тебе трогать не станем. Глаза выпечем, этого довольно будет.
И вперился глазёнками: испугался я? Нет?
Ага! Так я тебе и покажу!
Я ухмыльнулся со всей возможной наглостью:
– Такого, как ты, я и без глаз удавлю. Сомневаешься? Давай проверим!
– Глаза и мошонка, ешь тя опарыш! – повысил ставки Задорей. – Твой здоровенный дружок собирался меня оскопить. Это он славно придумал. Мерин силой жеребцу не уступит, но куда спокойней и послушней.
Я ухмыльнулся еще шире.
– Лучше бы тебе меня убить, – посоветовал я Задорею. – Братья мои искать меня станут. А ну как найдут? Что тогда они с родичами твоими сделают, догадайся?
– Они тебя найдут, – пообещал Задорей. – Только не в роду моем, а в Беловодье. У варягов тебя найдут. Точней сказать: труп твой. Да такой, чтоб сразу понятно: мучили тебя перед смертью знатно.
– Не сходится, Бабобоец! – оскалился я. – Ты уж определись: замучить меня или в рабы. Тут что-то одно. Вместе никак не получится.
– А вот и нет! – радостно воскликнул косичкоусый. – Труп-то будет, да останется от него мало чего. Одежда твоя. Обереги. А голову, руки, ноги я огоньком припалю. Да оставлю так на недельку, чтоб и зверушкам мясца досталось. А потом тебя найдут, нурман. И что подумают? А то, что дружки князя твоего, варяги, с тобой поиграли малость, как они любят. И что тогда? А то, что дружбе варягов и князя твоего конец придет. А кроме варягов да Гостомысла у него на нашей земле никого и нет. И останется тогда Рюрику твоему или Водимиру поклониться, или убираться с нашей земли восвояси. Как, нравится тебе моя придумка?
Хитро. Идея гнусная, но ведь может и получиться. В то, что конунг поверит, что это варяги меня запытали, сомневаюсь. А вот искать меня больше точно не станут. Обидно, однако. Я с конунгами и королями дрался, а тут какой-то мною же битый уродец намерен меня искалечить и в раба обратить.
И что я могу сделать?
Сейчас – как минимум не показать слабину. Ну да, вот он я, связанный по рукам и ногам, не способный даже комара со щеки согнать. Но я жив, а следовательно – поборемся.
– Ты, главное, бабу с мужиком не перепутай, когда мучить станешь, – озабоченно проговорил я. – А то прирежешь девку какую по своему обыкновению… Так и не признают ее товарищи мои. Тебя, Бабобоец, может, и признали бы, а меня – вряд ли.
Обидеть не получилось, но Задорей сообразил: запугать меня не получится. Хотя уверенность его в том, что я крепко взят под микитки, никуда не делась.
К сожалению, эта его уверенность имела основания.
– Сиди тут, не уходи никуда, – издевательски произнес он и скрылся в чаще.
Машинально я отметил, что ходить по лесу мой недруг умеет. Канул в зарослях без хруста и шороха.
Но меня в данный момент интересовало другое.
К лодке меня привезли на лошади. И на борт конягу не взяли. Тоже понятно: куда? Однако вывод: в Ладоге у косичкоусого остался помощник. Он-то и увел лошадок. А это – след. Вопрос: смогут ли его распутать мои друзья?
* * *
– Ворожея, – Харра Стрекоза толкнул ногой труп женщины. – Я ее знаю. Плохая баба. Горёной звали. Отец ее у Гостомысла в гриднях ходил. Убили его в походе. В память о нем ворожею и не трогали. Гостомысл не велел. Не то давно б на правёж вывели: слухи о ней скверные ходили.
– Я ее тоже знаю, – пробасил Стюрмир. – Ульф вчера с ней ушел. Видать, чем-то она ему не приглянулась, раз он ее убил.
– Стюрмир! Это у тебя, видать, вчерашнее пиво весь ум вымыло! – сердито перебил Свартхёвди. – Сказать такое! Что мой брат бабу убил!
– А что худого? – удивился Стюрмир. – Ну, убил и убил. Обычная баба. Колдунья вдобавок. Наколдовала чего не то… Хотя нет. Прав ты, Медвежонок, – Стюрмир потер лоб. – Это ж Ульф наш. Он баб да детишек всегда щадил. Помнишь, как франков…
– Лучше б ему эту бабу раньше убить, – неожиданно произнес отец Бернар.
– Почему? – в один голос спросили викинги, оборачиваясь к монаху.
– Зелье дурманное, – отец Бернар встряхнул ковш, в котором оставалось жидкости на пару ложек. – Вот понюхайте.
Понюхали все. Но разбирались в зельях только берсерки.
– Так и есть, – подтвердил Хавгрим. – Сильное снадобье. А еще если с пивом…
– Может, он из-за зелья бабу убил? – предположил Скиди.
– От этого дурмана не убивают, – сказал отец Бернар. – И убивал не Ульф, это уж точно.
– Почему так думаешь? – усомнился Свартхёвди. – Нож – Ульфов, добрый. И удар тоже добрый – во всю длину.
– Сейчас поймешь, – монах наклонился, без особого труда поднял мертвую женщину, удержал на весу так, чтобы ноги ее касались пола. – За рукоять возьмись, Медвежонок.
Свартхёвдти взялся.