Подчинение американских институтов каким бы то ни было внешним, в том числе международным структурам (даже находящихся под преобладающим влиянием США) представляется крайне раздражающим и обычно неприемлемым для американского общества. Даже на формально юридическом уровне США остаются одной из немногих стран мира, в которых национальное законодательство имеет абсолютный приоритет над нормами международного права, пусть даже и одобренными американскими же законодателями. В данном случае проблема была усугублена тем, что влияние на глобальный финансовый регулятор оказывала бы часть американской бюрократии, не связанной непосредственно с ФРС.
Таким образом, ФРС и влияющие на ее решения финансовые группы оказались бы в абсолютном проигрыше, а американская бюрократия в целом — в относительном (так как ее влияние на глобальный регулятор сдерживалось бы другими участниками глобального рынка, в отличие от ее влияния на ФРС, каким бы слабым оно ни было).
Тем не менее на аппаратно-политическом уровне представители глобального управляющего класса, стремившиеся к освобождению глобального регулирования от американского влияния и к его самостоятельной институционализации, одержали убедительную победу. Подготовка к созданию глобального регулятора шла полным ходом — и представителям ФРС, как и американской бюрократии, пришлось пойти на беспрецедентный политический скандал, по сути дела, масштабную спецоперацию, чтобы сорвать эту подготовку.
Действительно, на следующий же день после ареста Стросс-Кана всякая подготовка к созданию глобального регулятора полностью прекратилась, как будто никогда не велась, а соответствующая тема полностью исчезла из всех официальных документов, как будто ее и не было.
Более того, администрация президента Обамы весьма быстро и жестко очистилась от представителей традиционных для американского государственного управления представителей инвестиционных банков (насколько можно понять, их руководство поддержало идею оскопления американской государственности созданием глобального регулятора), которые были заменены на выходцев из других инвестиционных банков США.
Это свидетельствует о том, что идея создания глобального регулятора отложена вновь, по всей видимости, до следующего витка исторического развития, а с учетом весьма вероятного предстоящего распада глобальных рынков, скорее всего, навсегда.
Разумеется, представители глобальных монополий и непосредственно выражающего их интересы глобального управляющего класса изучают процессы развития современного человечества значительно более тщательно и всесторонне, чем представлено, например, в предлагаемой вашему вниманию книге. Это связано не только с их практически неограниченными финансовыми ресурсами, но и с бо́льшим, чем у большинства аналитиков и исследователей, интересом к будущему развитию человечества.
Прежде всего, это вызвано, как представляется, тем, что они обладают повышенной жизненной активностью, непосредственно участвуют в борьбе за власть и влияние и что для них недооценка значимых тенденций может привести не к потере денег или возможностей, как для большинства обычных людей, а к полному жизненному краху. Главное же заключается, насколько можно судить, в том, что в силу своего огромного влияния они имеют шанс весьма существенно скорректировать практическую реализацию объективных закономерностей общественного развития или вовсе сформировать принципиально новые общественные тенденции (так как благодаря своему могуществу многие из них искренне считают себя демиургами, творцами будущего для всего остального человечества). В любом случае понимание будущих перспектив может обеспечить им по крайней мере возможность заранее скорректировать поведение огромных хозяйственных организмов, которыми они управляют и которые в целом представляются значительно более инерционными, чем небольшие фирмы или обычные домохозяйства.
Из-за специфического интереса к будущему представители глобального управляющего класса не могут не сознавать если не неизбежности, то, по крайней мере, высокой вероятности распада глобальных рынков во вполне обозримой (уже среднесрочной) перспективе.
Когда жизненные интересы представляемых ими структур страдают от такого распада, они объективно, под влиянием выполняемой ими общественной функции, вынуждены либо последовательно игнорировать эту перспективу, либо напрягать все силы в, скорее всего, тщетных попытках не допустить ее реализации.
Однако некоторые глобальные структуры в силу своего образа действия, истории функционирования и коллективного сознания не только совместимы с распадом глобальных рынков (строго говоря, это относится и к любой другой объективной или кажущейся таковой закономерности), но и способны воспользоваться ими для своей выгоды или укрепления. Это ставит их в качественно иное положение — не обреченных на заклание жертв (пусть даже пока еще и неизмеримо мощных и процветающих), но фактических хозяев истории, способных оседлать исторический процесс и превратить его в объективный и потому неодолимый источник своего усиления.
Далеко не весь глобальный бизнес ориентирован исключительно на деятельность в рамках расширявшихся международных рынков, доведенных им до состояния глобальности. Значительная его часть исторически зарабатывала свои сверхприбыли за счет организации взаимодействия между разрозненными, отделенными друг от друга рынками, искусно играя на их обособленности. По терминологии М. Л. Хазина, если первые являются «банкстерами», то вторые — «купцы», и благодаря самой специфики своей деятельности они представляют значительно более «старые», а следовательно, более скрытые и более стратегически ориентированные капиталы.
Для последних распад глобальных рынков на макрорегионы не только не станет катастрофой, но, напротив, вернет их в исторически привычную среду функционирования. В ней они просто в силу накопленного опыта (в том числе неосознанного, существующего в виде ритуалов и традиций) не будут иметь себе равных или, как минимум, получат существенное конкурентное преимущество, которым не обладают в настоящее время на ставших привычными нам глобальных рынках.
Данная часть глобального бизнеса ассоциируется с условной «группой Ротшильдов», которая несколько лет назад (что представляется весьма знаменательным и, возможно, является предвестием предстоящей смены правил игры) нанесла символическое поражение «группе Рокфеллеров», осуществив широко разрекламированное асимметричное объединение активов (пусть и совершенно незначительных для обеих групп). Она объективно ориентирована на разделение глобального рынка на максимально возможное число относительно устойчивых макрорегионов просто потому, что, чем таких регионов будет больше, тем сложнее будет взаимодействие между ними и тем большие прибыли и влияние сможет принести организация и использование этого взаимодействия.
Стоит отметить, что данная группа глобального бизнеса объективно представляется стратегическим союзником России, причем вне зависимости от внутреннего состояния нашей страны, от ее устремлений и идеологии, от ее силы или слабости. Ведь сама заинтересованность в максимальном количестве макрорегионов создает у представителей этой группы потребность в успешном создании Россией собственного макрорегиона при помощи тех или иных проектов реинтеграции той или иной части постсоветского пространства.