Но Мухаммад и не собирался следовать за ними. С одной стороны, возраст мог помешать ему благополучно спуститься, с другой – он не хотел наводить врагов на след скрывшихся ассасинов. Он отрезал веревку от кольца, и закрыл окно.
Прогоревшие доски двери хрустели под мощными ударами. Комендант Мухаммад взял в каждую руку по сабле и стал ждать.
* * *
Вначале четверка ассасинов, продираясь сквозь лес, спускалась к подошве горы Аламут, потом перебиралась через ледяной горный поток на дне ущелья, затем углубилась в лес соседней горы Миканит. Они нашли заросшую кустарниками и деревьями древнюю дорогу и по ней вышли к забору столь же древнего дворца. Из-за забора доносился запах жареной баранины. Али сглотнул слюну.
– Это мираж? – спросил он.
– Но стрела из этого миража вылетит самая настоящая! – предупредил Бабай, осторожно открывая скрипящую калитку.
– Не стреляй, Парвиз! – предусмотрительно крикнул Бабай.
Они гуськом протиснулись в заросшие и одичалые бывшие «райские кущи».
– Это мы, Парвиз, выходи!
У полуразрушенного фонтана зашевелились кусты. Заросший, в окровавленном монгольском плаще, Парвиз уронил лук, и бросился навстречу товарищам.
Рассказав о последнем приказе команданта Мухаммада и жадно утолив голод, Бабай со своими спутниками принялись мыться в бассейне, а Парвиз завороженно перелистывал листы спасенной книги:
«Пока другие следуют за истиной, помни – ничто не истинно…
В то время когда остальные ограничены моралью и законом, помни – все дозволено…
Мы действуем во тьме, но служим свету. Мы – Ассасины».
Пораженный мудростью основателя ордена, он поднял просветленные глаза к небу, по которому носились черные снежинки. А сколько книг и рукописей собрал великий «Старец Горы»! Сколько знаний он накопил!
Но пепел от остальных книг из бесценной библиотеки Хасана Аль Саббаха оседал здесь же, покрывая белый камень дворца черными хлопьями.
Еле слышно скрипнула тяжелая стальная дверь, раздался тихий шелест одежды, и Саббах вынырнул то ли из сладкого сна, то ли из реального средневековья, сразу поняв, что в бетонный каземат проскользнула Мадина. Худощавая, с еще не округлившимися по-женски формами, в свободных спортивных штанах, мешковатом свитере черного цвета и камуфлированной бандане на голове, она была похожа на мальчишку.
Прижав руку к сердцу, она поклонилась своему командиру и повелителю, потом сразу юркнула в умывальную, где на крюке в стене висела ежедневно наполняемая деревянная бадья, а в бетонном полу была пробита дыра импровизированного слива. Быстро скинула одежду и потянула за ведущую к бадье веревку, обдавая пропотевшее тело ледяной водой. Через несколько минут, дрожа от холода и закутавшись в махровое полотенце не первой свежести, девушка вышла к Саббаху. Он лежал на кровати в прежней позе, и то, что должно было произойти, целиком находилось в руках и других частях тела Мадины. И она взялась за дело.
После многочисленных ранений и контузий у амира было немало проблем со здоровьем, и одну успешно решала Мадина. Справилась она со своей задачей и в этот раз, хотя, как всегда, нарушила правило, по которому женщина должна находиться под мужчиной, но не над ним. Закончив свою нелегкую работу, она соскочила с Саббаха, как с коня после скачки, тут же убежала обратно в умывальную, обмылась и вернулась. Амир, наконец, расслабился, на его лице появился легкий румянец, а на губах – улыбка. Сама девушка ничего не чувствовала, кроме морального удовлетворения от мысли, что она нужна такому великому и важному человеку.
Она села на кровать у него в ногах и молча ожидала – заговорит ли он с ней в этот раз, или нет. В половине случаев амир удостаивал ее коротким разговором, в другой половине – молча отпускал движением руки. Правда, в любом случае она забирала со стола приготовленный для нее пакет с редкими в горной крепости продуктами: копченой конской колбасой, говяжьей тушенкой, рыбными консервами. В редкие увольнения она относила продукты родителям, которые жили неподалеку – в Алай-Юрте, что в двух километрах ниже Мамута. Родители радовались гостинцам, а она боялась, что им как-то станет известно об их происхождении. Это позор для чеченской девушки, который падает на всю семью и весь род. И Мадина не была уверена, что высокое положение ее любовника изменит такую оценку.
Сейчас Мадине очень хотелось, чтобы амир проявил к ней внимание, ибо ей надо было сказать что-то очень важное, а обратиться к своему повелителю первой она не могла.
– Как идет снайперская подготовка? – неожиданно спросил Саббах, и его голос гулко отразился от стен бетонного каземата.
– Хорошо, мой амир! – просветлев лицом, ответила девушка. – Я уже не допускаю ошибок в поправках и всегда попадаю в цель.
– Это главное! – кивнул Саббах. – Скоро тебе предстоит доказать твое мастерство в битвах с неверными!
– Я буду счастлива это сделать, мой амир, но… – Мадина осеклась.
– Что?! – насторожился командир, не привыкший ни к каким «но».
– Но мне надо будет взять небольшой отпуск и побыть дома…
– Да ты в своем уме?! – Саббах даже сел на узкой солдатской кровати.
– Дело в том, что я беременна… – Мадина была ни жива, ни мертва. Она начала жалеть, что затеяла этот разговор, но останавливаться уже поздно…
– Мне стало тяжело долго лежать на животе… А дальше будет еще хуже… Я не смогу неподвижно сидеть в засаде, долго целиться… Да и отдача может повредить твоему… То есть, я хотела сказать моему…
– Я понял все, что ты хотела сказать! – перебил амир. – А ты подумала, как отнесутся твои родители, братья, родственники к этому «отпуску»?
– Думаю, они поймут, – прошептала Мадина, и заплакала, закрыв лицо руками. Ясно было, что никто ничего не поймет, ее с позором изгонят из дома, а может и кровью смоют с семьи такой позор.
Саббах вскочил и принялся, прихрамывая, ходить взад-вперед по каземату, как раненый тигр. Амир фронта не должен соблазнять молодую соратницу по борьбе! Это против всех правил джихада, против арабских и кавказских традиций, против морали! Конечно, поправлять его здесь некому – он самый главный, и подчиненные закрывают глаза на то, что он делает. Но если узнают родственники девушки, если молва разойдется по округе, если узнает Борз и другие амиры, если дойдет до Калифа… А ведь именно так и будет: у нее уже округлился живот, скоро все узнают и до Центра дойдет! Его боевой авторитет растворится, как капля крови в грязной луже, на него станут показывать пальцем, ему объявят кровную месть, его отзовут, припомнят все провалы и неудачи, объяснят их моральным разложением, и спросят, как с изменника…
– Ладно, иди! – грубо приказал Саббах. И крикнул вслед согбенной девичьей фигурке: