Отец открыл обитую железом крышку сундука. Игнат присвистнул: сундук был полон драгоценностями: золотые монеты, подсвечники, всевозможные статуэтки, жемчужные ожерелья, рубины, бриллианты…
– Мы нашли, можем взять долю малую, – сказал отец, вынимая золотой подсвечник и пряча его под кафтан. А Игнат взял какую-то статуэтку и кинжал в богато отделанных разноцветными каменьями ножнах с прозрачной рукоятью.
– Эй, бросайте барахло, сюда идите! – крикнул Иван Макарович товарищам.
* * *
В роскошных покоях, на лестницах, в коридорах, во дворе – всюду лежали трупы, оружие, растекались лужи крови. Струги подогнали к причалу, возле них толпился народ: полным ходом шла погрузка трофеев. Со всех сторон казаки несли сундуки и мешки с драгоценностями, дорогое оружие, узлы с одеждой, мешки с порохом, мешочки с чаем и специями. Некоторые тащили за руку женщин.
Игнат с обнаженной саблей, переступая через убитых, обходил разграбленные жилые комнаты, любуясь необычайно красивой полированной мебелью, роскошными орнаментами, зеркалами в потолках…
– Э-эх, вот так бы зажить! – вырвалось у него то, что он хотел сохранить у себя внутри.
И вдруг раздался приглушенный звук – как будто кто-то чихнул! Игнат насторожился и, выставив острый, испачканный кровью клинок, проверил все закоулки, заглянул за шторы. Звук повторился, и ясно стало, что идет он из-под кровати. Иван стал на колени, осторожно заглянул. Так, свернувшись в дрожащий комочек, кто-то прятался – то ли девушка, то ли ребенок.
– Выходи, живо! – приказал он нарочито грубым голосом. Но комочек не шевелился. Тогда он сунул под кровать руку, уцепился за скользкую ткань, и одним рывком выдернул его наружу. Это оказалась девушка. Из-под растрепанных прядей черных волос на него смотрели испуганные глаза.
– Вставай! – Игнат поднял девушку на ноги. Ее пошатывало. Она не отводила глаз от сидящего в углу турка, разрубленного от плеча до подмышки. В руке у него была зажата сабля. По щекам у девушки потекли слезы.
– Это отец? – спросил Игнат. Но она не отвечала. Хрупкую фигурку била крупная дрожь.
– Теперь уже ничего не поделаешь! Пойдем! – он взял ее за руку, потянул, но она стояла неподвижно, как каменная статуя. Тогда он перебросил легкое тело через плечо и понес, стараясь не поскользнуться на лестнице. Во дворе он поставил ее на ноги.
– Гля, какая турчанка! – вокруг мигом собрались казаки и жадно рассматривали пленницу. Под этими взглядами она шагнула ближе, а потом и вовсе прижалась к Игнату.
– Чего уставились? – разозлился он. – Это моя добыча! Кто не согласен?!
Его вид, тон и окровавленная сабля сделали свое дело: толпа быстро рассосалась.
– Пойдем со мной, – Игнат взял турчанку за руку и потянул за собой. На этот раз она не сопротивлялась.
– Я Игнат! – он показал пальцем на себя. – А ты кто?
– Айгюль, – тяжело вздохнув, ответила девушка.
Бабье лето в этом году затянулось. Через открытые целый день двери низкого глинобитного куреня с соломенной крышей тепло накапливалось внутри, и протапливать жилище на ночь необходимости пока не было. Дед Никон в длинном турецком халате коричневого цвета и заправленных в сапоги серых потертых шароварах сидел у открытого окна и глядел на улицу. Там было шумно и оживленно – народ бежал к берегу: кто пешком, кто верхом, кто на телеге… Мужики, бабы, дети, подростки перекликались на ходу:
– Ну, что там?
– Вроде подходят…
– Васька сказал – первый струг причаливает!
– Хотя бы все живыми вернулись…
Никон вздохнул. Так не бывает, чтобы все вернулись…
Подслеповатыми глазами он рассматривал накрывавшую на стол тетку Агафью – близилось время обеда. Агафья была лет на сорок младше деда. Какая у них разница в возрасте, точно не знал никто. А сколько лет деду Никону, похоже, не знал и он сам. Да ему это было и не интересно. Несмотря на возраст и плохое зрение, женщины Никона интересовали больше, чем что-либо другое. Гораздо больше. Именно поэтому он и попросил своего сына, чтобы тот, уходя в поход «за зипунами», прислал ему «помощницу по хозяйству», хотя со всеми хозяйственными делами вполне справлялась его невестка.
– Плывут, деда, уже совсем близко! – запыхавшись, забежали в курень внук Гриня с соседским Стёпкой.
– Только издаля не видно, кто там есть, – добавил Стёпка.
– Ничо, скоро заявятся, – сказал Никон, погладив внучка по вихрастой голове.
– А они что, одни зипуны привезут? – спросил Гриня.
– Да нет, это только говорят так: «За зипунами пошли»! А берут все, что под руку попадется. Да скоро сам увидишь… Там столько всякого барахла красивого, глаза разбегутся!
– А у нас почему ничего красивого нет?
– Потому, – уклончиво сказал дед Никон. – Не треба нам такого. А когда надо будет, у них и заберем.
– Батя сказывал, что видел в Туретчине курени огромные из белого камня и струги большие, как весь этот курень, – влез в разговор Стёпка.
– Есть такое, – кивнул дед Никон. – Дворцами те курени называют. А лодки большие – галерами.
Гриня обвел взглядом убогое жилище.
– А почему казаки из камня курени не строят? – спросил вдруг он.
– Так… нету у нас таких камней, – немного растерянно ответил дед. – Ну, все, мальцы, бегите уж на берег, наших встречать пора…
Пацаны бросились к двери.
– Тетка Гаша! – обернулся с порога Гриня. – А ты корову привела?
– Чё? – обернулась Агафья, перестав резать лук. – Какую корову?
– Я слышал, как дед батьке говорил: «Ты перед отъездом не забудь коровенку мне на поле выгнать». А батя забыл.
Агафья прыснула, на глазах появились слезы, то ли от лука, то ли от смеха.
– Ничего, он ужо вернется скоро, вот сам и приведет, – ответила она, утирая слезы фартуком.
Дед улыбнулся, выцветшие глаза лукаво прищурились. Когда-то этот прищур сводил молодых казачек с ума.
– Ты гутарь поменьше, мал еще! – беззлобно сказал дед. – Бегите уже!
Казачата выскочили на улицу, рванули к реке, сразу же обогнав торопящуюся молодуху в праздничном синем платье, с бордовым колпаком на голове.
– Ну, что там, станичница? – с серьезным видом спросил у нее Стёпка. Он был на год старше Грини. Отец учил его стрелять из лука и арбалета, а один раз даже дал самому зарядить пистоль и стрельнуть. Поэтому Стёпка считал себя достаточно взрослым.
– Первый струг причалил, второй на подходе, – запыхавшись, отозвалась казачка, не сбавляя шага. Не сговариваясь, друзья бросились со всех ног к Дону…
На берегу толпилось и шумело много народа. Матери Грини и Стёпки тоже были здесь. Первый струг уже пристал к берегу и разгружался, вдали виднелся парус второго. Заросшие, усталые казаки выкладывали на берег связки ружей с отделанными перламутром прикладами, пистоли, бочки с порохом, тюки и корзины с вещами, сундуки с драгоценностями. Жены и дети подбегали к ним, бросались на шею, казаки оставляли работу, обнимались с семьями и снова принимались за разгрузку. Трофеи складывали в большие кучи, сразу сортируя по отдельности: оружие, одежду, драгоценности…