– Уже поздно, – сказала бабушка.

«Опоздали. Праздник кончился», – подумала я. Над площадью стояло огромное, просто высоченное здание. Мне казалось, что оно спит, скучное, молчаливое и тёмное. Я вспомнила, как вон те колонны совсем недавно были украшены флагами. Сейчас в этом здании не было ничего весёлого. Если сегодня тут и был праздник, то мы на него опоздали, это уж точно. Я прислушалась. Нигде ничего не слышалось, только электричество звенело в фонарях.

– Где же иллюминация? – спросила я.

– Не знаю, – сказала бабушка. – Это институт. Здесь учатся студенты. Только днём, а сейчас тут никого нету.

Мы пошли назад. Я оглянулась и тут увидела на самом верху института – так, что вблизи даже и не видно – тонкую цепочку огней.

– Вот и твоя иллюминация, – сказала бабушка.

Странно. Никого нет, в институте пусто, а наверху горят огни. Кому они горят?

Мы вернулись домой, повесили в коридоре наши осенние пальтушки, и тут произошла удивительная вещь. Вбежав в бабушкину комнату, я увидела праздник. Там, вдалеке за окном, по-прежнему праздновали. Играла тихая музыка, люди танцевали, пели и смеялись, продавалось мороженое, журчали фонтаны, и горела иллюминация. Весёлая, яркая и совсем не скучная.

Сказка вторая

О луне

В бабушкино окно видно луну. Её видно и с улицы, и с балкона, но живёт она в небе над Другим городом. А нам её показывают будто по телевизору.

Луна бывает разной.

Иногда она висит над весёлыми крышами как прожаренный блин и освещает город оранжевым светом. Тогда горожане гуляют по улицам и, поглядывая в небо, говорят друг другу:

– Отменно пропеклась луна сегодня. Можно не зажигать огней и пить чай на балконе.

Коты очень любят греться в таком лунном свете, а дети смотрят на неё и перестают плакать, если раскапризничались. В таком свете оживают игрушки, вода в реках становится волшебной, а на деревьях созревают самые лучшие яблоки.

Иногда луна превращается в песочно-жёлтый шар. Слегка неровный, весь в кратерах, он с гудением катится по небу, и в такие вечера не летают самолёты. В Другом городе отменяют многие рейсы, чтобы самолёт не врезался в луну или не попал в кратер. Кратер – это такая лунная яма посреди лунной горы. Я по телевизору видела в «Очевидное – невероятное». Только у нас для этого надо полететь в космос, а в Другом городе луна совсем близко.

А в некоторые ночи луна внимательно смотрит на город с высоты, и я вижу, какое красивое и задумчивое у неё лицо. Я рисую его, но у меня точно такое никогда не выходит. Оно получается или грустное, или сердитое, или с улыбкой. А на самом деле ни то, ни другое, ни третье.

Тётя-луна светится жёлто-белым светом и никогда ни на кого не сердится. Хотя и не совсем улыбается. Но я вижу, что лицо у неё доброе. Иногда вокруг луны бывает колечко. Иногда луна бывает неровной с одного бока. Она не любит быть одинаковой. Месяц тут тоже бывает, но сегодняшняя сказка не про месяц, а про луну.

Тётя-луна разговаривает со мной. У неё тихий голос, иногда она поёт, а иногда просто рассказывает. Я ей говорю:

– Привет, луна!

Она говорит мне:

– Здравствуй.

Я говорю ей:

– Как у вас там, на небе?

А она отвечает:

– Хорошо. Красиво. Но у вас на земле веселее.

Я говорю:

– А ты всё-всё видишь?

Она:

– Конечно.

– А как же ты видишь, если у тебя такое же лицо, как у всех, и только два глаза?

– Но я вижу не глазами, а светом. На что свет мой попадает, то и я сама вижу.

– А как же ты думаешь про все эти вещи сразу? И крыши, и кошек, и трубы, и окна, и детей, и деревья, про всяких разных людей, про железную дорогу и машины, про коров и скамейки…

– Смешная девочка, – говорит луна, поднимается выше и начинает петь песню, только слова я не понимаю.

Но от лунной песни старые крыши начинают серебриться, а деревья – сверкать и звенеть листьями, будто это не листья, а стеклянные кружочки. И я понимаю, что тётя-луна очень любит наш город. И наш Другой город. И остальные города тоже.

И тогда я знаю, что сегодня обязательно приснится что-то хорошее.

Глава семнадцатая
За грибами

В лесу пасмурно и светло. Тихо переговариваются капли. Над ухом шепчутся листья, а в вышине сосны гудят.

– Мама, а где грибы?

– Ищи. Смотри в траве. Под деревьями. Листики поднимай.

Мы уже собирали грибы. Раньше. У нас даже слайды есть. Я тогда маленькая была. Помню, какие они, грибы. Огромные, прохладные. Коричневатые. Я держала их за ножки, а папа фотографировал. Но сейчас не видно ни больших грибов, ни маленьких. Никаких.

– Присмотрись, – говорит мама. – Вон там, например.

Что-то белеет в траве возле маленькой ёлочки. Ёлочка словно из сказки, только опутана паутиной, и поэтому я подхожу осторожно.

– Сыроежка, – говорит мама.

– Сиэка, – говорит Лёка из-под капюшона и показывает пальцем.

– Её можно есть сырой?

– Медведям можно. А мы не будем.

Мама показывает, как срезать, чтобы не испортить грибницу.

– Грибница – это самое важное. Если её сохранять, на этом месте потом будут ещё грибы.

Мама держит сыроежку в руках. Грибочек небольшой, снизу белый, ребристый, а сверху серо-зелёный. На шляпке прилип листик.

Лёка встаёт на цыпочки, трогает пальцем. Между стволами появляется папа и показывает нам красноголовик [1] . Небольшой такой. Мама говорит: как солдатик. У него весёлая рыжая шляпка и ножка в чёрной земле.

– А почему у него ножка такая грязная? – спрашиваю я.

– Это не грязь, – отвечает мама. – Это у него на ножке такие чешуйки.

– А почему?

– Честно говоря, я не знаю. Но у красноголовиков всегда так.

Я снова иду по тихой тропинке, а вокруг только листья, хвоя да ветки. Сколько их ни поднимай, никаких грибов.

– Ой! Вон там! – Я весело бегу и вдруг останавливаюсь. На ярко-красной шляпке – белоснежные точки.