– А лилии на ночь спать ложатся, – говорит мама. – Вечер наступает, и они закрываются. Смотри.

Мы подплываем к совсем тихой воде, и нос лодки начинает шуршать по круглым листьям.

– Вон.

Из воды едва торчит зелёный носик. Я приглядываюсь. Это бутон. Он спрятался, ушёл под воду! Рядом я вижу другой. И ещё один, и ещё. Вон там белеет серединка. Хотя и она почти что закрылась. На месте цветы!

– Настя, хочешь погрести?

Мы меняемся с папой. Я как большая веду лодку почти до самого пирса.

Папа говорит: «Дай-ка я» – и сам заводит лодку на место. Вытаскивает, надевает похудевший рюкзак. Я привязываю цепь к трубе, а папа вешает замок. И мы с ним несём по веслу в домик, за нами идут усталые мама с Лёкой, тащат фотоаппарат и грибы. А мамины сослуживцы-отдыхающие с восхищением смотрят на нас, какие мы путешественники, переплыли половину озера туда и обратно и добычу привезли.

А может, и не с восхищением. Просто смотрят на озеро. Вечера ждут.

Приходит вечер. Острова темнеют. Как будто озеро закрывает глаза. Но и ночью вода будет всё так же плюхать в островные далёкие берега. И над бухтой, в которой стояла наша синяя лодка, будут точно так же переговариваться берёзы. И по огромным серым камням будут прогуливаться какие-нибудь островные букашки. И травинки шелестеть в темноте. А мы… А мы будем спать у себя в домике и смотреть сны.

Глава четырнадцатая
Лёка ныряет

Озеро было тихое-тихое. И мама сказала:

– Ну вот, теперь наконец-то можно съездить и за кувшинками.

Вообще-то мама не любит рвать цветы. Но за кувшинками она давно собиралась.

Кувшинки бывают белые и жёлтые. Жёлтые называются кубышки. Белые – лилии. И кубышки, и лилии лежат на больших зелёных листьях и навевают мысли о Дюймовочке и Царевне-лягушке.

Лёка сосредоточенно глядит в воду, и на её лице играют волнистые зайчики. Перед нами проезжает базовая поляна. Веранда задумчиво смотрит на озеро. Отражение тёмными и светлыми чёрточками танцует на почти спокойной воде. Вдалеке идёт по своим делам Тайга.

А вот и кубышки.

– Настя, Сергей, делайте хвостики подлиннее, – говорит мама. – Но только если получится. Сильно не наклоняйтесь. Настя, ну не раскачивай лодку.

Упругие стебли рвались не сразу. Они шли далеко-далеко под воду, и если их потянуть, то сначала натягивались как крепкие верёвки. Вместе с цветами и круглыми листьями в лодке сразу стало сыро. Запахло огуречным салатом.

– Так. Не будем опустошать озеро, – сказала мама. – Кубышек хватит.

Хотя это был совсем не букет. Даже и не букетик, пять цветочков и два листа. Я разглядывала, как устроен цветок кубышки. Блестящая жёлто-зелёная чашечка словно сделана из пластмассы. В чашечке твёрдая жёлтая серединка. Я потрогала. Цветок был прохладный и гладкий.

– Теперь поехали за лилиями.

Снова мимо проплыла веранда, из-за неё выглядывала стеклянная кухня. Берёзы весело перемигивались на берегу.

– Вон, – сказал папа.

И тогда я увидела сказку. Белые лепестки сверкали на солнце как маленькие короны. Они были белее, чем облака. Хотелось скорее туда, поближе. Лёка сказала:

– Мама! А!

Мама погребла к лилиям. У них и листья были немного другие. Папа, придерживая Лёку, достал вместе с ней несколько таких листьев. Я потянулась к небольшому цветочку, но лодка проехала мимо. Мама развернулась. От вёсел на воде появились воронки. И тут же растаяли.

Листья зашуршали по лодочному дну, несколько цветов скрылись под нами. Я ухватила один за головку. Потянула, но слишком резко. Стебелёк оторвался совсем коротко.

– Ну На-астя. Я же говорю: подлиннее. А то они быстро завянут.

– А они тоже вянут?

– Ну конечно. Только доставай осторожно. Если не поддаётся, то отпускай. И далеко не высовывайся.

Папа тоже сорвал цветочек. И мама. И я ещё. Лёка аккуратно складывала все цветы на спасательный круг.

Мама критически огляделась.

– Я покрупнее хочу, – сказала она.

Мы выплыли на середину базовой бухты. Лёка пригляделась, и её глаза загорелись.

– Мама, там, – сказала она. И ткнула пальцем.

– Да, очень красивый. Крупный, – сказала мама и направила лодку к цветку.

Но не рассчитала. Мы проехали слишком далеко от лилии-царицы. Другие цветы исчезали под лодкой и нехотя всплывали позади нас.

– Ну-ка, сейчас я подкорректирую курс, – сказала мама, и лодка снова пошла к лилиям.

Там сверкал самый прекрасный цветок. Огромный и белоснежный. Мама хотела проплыть так, чтобы папа его сорвал. Но тут Лёка сделала решительное лицо. Опередив папу, она потянулась через корму, поднатужилась… и нырнула в озеро.

Я увидела медленно улетающую Лёкину пятку и за эту пятку её ухватила. Рядом булькнулся красный сандаль. В тот же самый момент я увидела, что папа держит Лёку за подтяжки. Он поднял её из воды, обхватил покрепче, но тут как-то подозрительно замер. В воду летели капли. Лодка затормозила, как будто Лёка за что-то держалась. Мама схватила Лёку под мышки, вдвоём они потянули, что-то лопнуло, и Лёка оказалась внутри. Лодка заскользила снова. Папа перешёл на вёсла. Мама стала осматривать Лёку со всех сторон.

А мокрая Лёка внимательно оглядывалась. Заплакать или нет? Но кругом всё сверкало. Плясали солнечные зайчики. Рядом сидели мама и папа, а в руках Лёка сжимала самый большой и самый красивый цветок. Плакать было не из-за чего.

Крепко держа её у себя на коленях, мама вытерла мокрой рукой мокрый лоб и сказала:

– Всё, Серёжка, поехали-ка домой.

Глава пятнадцатая
В домике

Цветы мы отнесли в домик и поставили в банку на светлой веранде с громадным окном. Когда все ушли, я села напротив и приготовилась любоваться. Но любование что-то не начиналось. Там, на озере, оно включалось само собой, а здесь почему-то нет. Тогда я стала рассматривать, как устроены лилии. Четыре толстых зелёных лепестка, а внутри белые. Раз, два, три, четыре… Много. Я сбилась, не стала досчитывать и раздвинула лепестки. Вот жёлтая сердцевинка. Я понюхала, но пахло совсем не так, как от обыкновенных цветов. Пахло озером и немного то ли луком, то ли сырой картошкой. Я почувствовала какое-то беспокойство. А чего беспокоиться-то? Все рвут цветы. Цветы для того и есть, чтобы их рвали. Тогда я тихонько вытащила один цветок и перевернула. Запах был такой, как будто кто-то режет огурцы. Я потрогала мокрый блестящий кусочек стебля. Там, где он был сорван, виднелись точки.