* * *
– Цветик! Слышь, а давай ты не будешь жени… замуж выходить! Давай я вырасту и на тебе женюсь!
– На мне нельзя, я твоя сестра. Ты полюбишь другую девушку и женишься.
– А почему я ее полюблю?
– Ну… Все любят кого-нибудь, и ты будешь.
– А когда женятся, то это оттого, что любят один другого?
– Ну да!
– Сильно?
– Сильно.
– Так ты же меня сильно любишь, Цветик, и я тебя сильно люблю! Давай мы с тобой и поженимся!
– Какой же ты еще маленький, господи! Спи лучше.
* * *
…Он сидел на скамейке в парке, закрыв глаза, наслаждаясь погожим майским днем. На солнце, хоть и жарком, но еще по-весеннему ласковом, было хорошо и спокойно. Он слышал, как весело покрикивает младший внук, гоняя вокруг лавочки на велосипеде, и уже привычно радовался, что жизнь его так славно, так счастливо изменилась, что больше никуда не надо спешить, ни о чем не надо думать, ничего не опасаться и не принимать трудных решений. Когда-то он был крупным чином в КГБ, когда-то стресс не отпускал его ни днем, ни ночью, подрывая его здоровье, психику и семью. Тогда ему казалось, что это и есть настоящая жизнь, исполненная важности и высокого смысла…
Но оказалось, что настоящая жизнь началась, когда он вышел в отставку. Поначалу он еще не понимал: как это? Никуда не бежать, не быть озабоченным, не раздавать приказы, не получать их сверху, не бояться за карьеру или провал очередной задачи – одним словом, как можно жить без службы? Под перестройку он, как все, дернулся, хотел завести что-то свое – связей еще было много, денег тоже хватало, и он даже успел приумножить капитал на переразделе государственной собственности, и честолюбие еще его подталкивало в спину, чтобы пойти дальше и выше, в политику, к примеру…
Но неожиданно понял, что уже не хочется. Что за время покоя в кругу семьи он привязался к внукам так, как никогда не был привязан к своим детям. Что жена его была всю жизнь прекрасной матерью, а теперь и бабушкой. И только в последнее время он стал понимать, что и супругой она была прекрасной… «Счастье расслабляет», – он эту фразу часто говорил своим подчиненным, когда видел, что кто-то из них не в меру увлекался любовными свиданиями. «Любовь, – говорил он тогда, – все эти шуры-муры недостойны настоящих чекистов. Влюбленный мужчина – слабый мужчина, его можно брать тепленьким. А враг не дремлет, имейте в виду!» – И он многозначительно поднимал указательный палец.
О да, он был прав, счастье расслабляет! Но оказалось, что именно в этом и счастье … И сейчас, при мысли, что он мог прожить всю жизнь, его не изведав, ему становилось плохо и тревожно. Он увлекался женщинами не раз, никогда не позволяя своим чувствам зайти далеко. К жене своей он тоже особой любви – такой вот, романтической, – никогда не испытывал. Наверное, он что-то упустил, потерял безвозвратно в жизни… Но он никогда не жалел ни о том, что было, ни о том, чего не было. И сейчас просто наслаждался тем покоем и радостью, которую ему, уже весьма пожилому человеку, приносила большая семья. Сейчас его точно можно было бы «взять тепленьким», но время «врагов» прошло, и никому он теперь, слава те господи, не нужен…
Внезапно его что-то укусило в щеку. Он одновременно открыл глаза и отмахнулся от невидимого насекомого, затем прикоснулся к месту укуса на щеке. Его палец ощутил кусочек металла, выступавший из кожи. Он не сразу понял, что это такое, и, только почувствовав удушье, вспомнил о сообщениях в газетах… Да только позвать на помощь он уже никого не мог, мышцы горла и гортани были парализованы, да и смысла, если рассудить, не было…
Но рассудить он уже не мог, так как умер через несколько секунд прямо на скамейке.
* * *
Шестое убийство прокатилось по газетам, как гром. Фамилия Лискин ни о чем не говорила Кису – этого человека не было на уральских фотографиях, и он не упоминался в сводках информации, полученной им от редакции газеты. Когда-то Лискин занимал крайне высокий пост в КГБ, но уже лет десять как вел мирную жизнь пенсионера, отойдя от всех дел и наслаждаясь внуками и рыбалкой.
Его внук, двенадцатилетний мальчик, катавшийся неподалеку на велосипеде, сумел в общих чертах описать нескольких прохожих, которых он старательно объезжал: женщина с коляской, старик с палкой, парочка в обнимку, еще один мужчина с собакой. Еще какая-то девчонка с мячом под ногами путалась…
Любой из этих крайне бегло описанных прохожих мог оказаться убийцей. Кроме девчонки с мячом, конечно… Но, несмотря на беглость описания, у следствия появилась зацепка: территория перед зданием банка, где был убит Герман Хрупов, была под наблюдением, и они надеялись, что мальчик сумеет опознать кого-то из попавшей в объектив камеры толпы.
Алексей же ринулся к Измайловой. Она его, к счастью, приняла и обещанный список всех мужчин подготовила. Кис немедленно впился глазами в не такой уж короткий столбик фамилий.
– Лискин там есть, – произнесла Алла, – можете не искать.
Кис кивнул, сложил листок и убрал его в карман, задумчиво глядя на актрису.
– Алла Владимировна, если вы до сих пор что-то скрываете от меня, то самое время сейчас…
– Нет, – перебила его Алла.
– Хотелось бы мне вам верить… Хронология убийств совпадает с появлением этих людей на страницах вашего дневника?
Алла покачала головой отрицательно.
Тупик, тупик, тупик. И все же все убитые, все шестеро, – все они связаны между собой только одним: отношениями с Аллой Измайловой. Красоткой и звездой. Кому понадобилось их убивать сегодня и почему? Мужа, который, тронувшись умом на старости лет, мог бы вдруг решить отомстить всем бывшим любовникам актрисы, у нее нет. Если это месть за ее прошлые отношения, то кто? И почему так поздно? Да и вообще, достаточный ли это повод для некой третьей стороны, чтобы спустя много лет, когда Алла ведет жизнь затворницы и скромницы, устраивать разборки и чистки? Какой-то маньяк? Который столько лет выжидал?
Или этому маньяку попал в руки ее дневник? Но тоже – почему сейчас? Почему он не предпринял раньше кражу дневника? Ей-богу, смешно: Алла уже не в том возрасте, в котором вдохновляют маньяков… Или Алексею до сих пор не удалось найти другую связь?
Кис впал в то состояние, которое он называл «запор мысли».
* * *
Наткнувшись на фамилию Ларионов в списке актрисы, Кис решил еще разок навестить «Алка-Зельтцера». Алексей пока сам точно не знал, что именно ищет, ему сейчас требовалось максимально окопать актрису со всех сторон, как яблоню, чтобы найти в перевернутой почве сверкающий осколок истины. Ларионов представлялся ему самым подходящим для такой цели собеседником: что-то было в этом большом начальнике и запойном алкоголике симпатичное, разговор с ним шел легко, и знал он много.
Ларионов, похоже, выходить из запоя не собирался. Он находился в том срединном состоянии, когда человек нетрезв, но все же соображает, действуя на автопилоте. «Тем лучше, – подумал Кис. – Легче будет делать прессинг по всему полю».