– Почему? Если это не снобизм, то что?
– Она мне неинтересна. Она хороша на своем месте – на месте компаньонки. В качестве подруги она меня не устраивает… Да и никто другой. В женскую дружбу я не верю… Знаете, будь я моложе, я бы, может, могла дружить с Катей. Этой девочке можно довериться… Одним словом, Ирочка злится, что никак не может до меня дотянуться. Потому меня и ненавидит. Но это обратная сторона ее любви, если хотите. Ирочка без меня и дня не проживет, я ей нужна, ей без меня в жизни делать нечего, без этой ежедневной попытки до меня дотянуться, она дышит мной, она живет мной, она заказывает себе одежду, как у меня, украшения, как у меня, она причесывается, как я, она говорит, как я, и подражает моим жестам… Правда, она становится мной тогда, когда выходит из этой квартиры, – к примеру, когда идет в гости, что случается редко. При мне она не смеет. Но я видела несколько раз, как она собиралась на выход… Если она и ревнует меня к Кате, то только потому, что в общении с Катей у меня проскальзывает тот уважительный интерес и даже фамильярность, которые с Ирочкой я себе никогда не позволяю. Все ее чувства – соперничество, любовь, ненависть, – все это так мелко и так скучно… А почему вы, собственно, спрашиваете? Уж не думаете ли вы, что убийства – ее рук дело?
Кис так не думал, нет, – он просто честно поставил пометку «выполнено» в графе «Ирочка». И тут же забыл о ней. Сейчас его интересовал только бывший шофер актрисы.
* * *
– Цветик, а можно, я с тобой полежу?
– Зачем это?
– Мне не спится. У меня это… Как врач сказал? Не помню… Когда ты рядом, я успокаиваюсь.
– Ну, на пять минут только!
– Ладно! На пять минут! Только ты обними меня, обними! Я вспомнил: врач сказал, что мне ласка нужна!
– Вот, так хорошо?
– Да…. Ты теплая и пахнешь так хорошо… Погладь меня еще!
– Ну, теперь успокоился?
– Цветик, а можно, я с тобой всю ночь спать буду?
– Мы же договорились – на пять минут…
– А хочешь, я тебя тоже поглажу?
– Ну погладь… Да ты что делаешь?! Ты куда свою руку положил, охальник?!
– Прости, Цветик, прости, это нечаянно, совсем нечаянно вышло!..
– Марш в свою кровать! И спи!
* * *
Уже спустя час он располагал подробными сведениями о Валерии Мерсеньеве.
В тюрьме о его разбитой любви знали все, от сокамерников до тюремщиков. Поначалу над Валерой издевались, но очень скоро Мерсеньев превратился едва ли не в романтического героя, а история разбитой любви трансформировалась в историю о том, как эта сука хорошего парня кинула. Открытки с Измайловой украшали стены камеры; местный тюремный бард уже сложил песню, которую иногда пели хором, печально и вдохновенно; урки от чистого сердца наперебой предлагали Мерсеньеву расправиться с коварной змеей-предательницей по выходе на свободу; начальство водило тайком экскурсии в его камеру, чтобы показать «любовника той самой Измайловой»… Вирус блатной сентиментальности быстро распространился по камерам – каждому хотелось привнести свой вклад, у каждого нашлась (или выдумалась) история про суку, предавшую чистую любовь чистой бандитской души. Собиратели блатного фольклора могли бы исписать балладами тома. Начальство еще долго вспоминало то славное время, когда в тюрьме царил редкий порядок. Одним словом, три года пролетели для Мерсеньева незаметно в обстановке дружбы и полного взаимопонимания с начальством и сокамерниками и показались ему чуть ли не санаторным отдыхом, излечившим его от любви не только к Измайловой, но и от любви вообще.
Однако, выйдя на свободу, лишившись коллективного сочувствия, он ощутил себя одиноким и растерянным. Снова поднялась злоба на Аллу. В милиции его предупредили: заметят тебя у дома твоей актрисульки ненаглядной – снова сядешь, без суда и следствия, понял? За ней такие люди, не тебе чета! И думать не моги, Валера!
А как тут, спрашивается, не думать, когда чуть не каждый день ее лицо в телевизоре? Раны бередит, самолюбие больное расковыривает?
Валера боролся с искушением подстеречь ее, выплеснуть придуманные тюремными ночами обвинения и оскорбления, да еще так, чтобы все вокруг услышали!.. Но сесть обратно, как бы славненько ему ни сиделось, он все же не хотел. Он снова запил от бессильной злобы на Измайлову и на весь мир. Постепенно алкоголь притупил его чувства, мозги и даже его мстительную злобу. В один прекрасный день, выйдя из запоя, длившегося почти два года, он вдруг понял, что жизнь не кончилась. Что в мире есть другие женщины, куда более простые и понятные, чем Алла, не говоря уж о доступности. И эти женщины почли за счастье его, даже нетрезвое, внимание…
Валера пришел в себя, устроился на работу в таксопарк, пил только по выходным и позволил себя обихаживать одной из претенденток на его персону. Он так и не женился, время от времени меняя своих сожительниц, не связывая себя ни с кем ни узами брака, ни детьми…
Валера и нынче работал таксистом, у Киса имелся телефон его таксопарка, и довольно быстро ему удалось уговорить диспетчершу, чтобы по его вызову прислали именно шофера Мерсеньева – «уж больно хороший шофер, такой профессионал, просто вот с другими по Москве и ездить страшно, а с Мерсеньевым как у Христа за пазухой»…
Спустя еще сорок минут Алексей лицезрел Валеру Мерсеньева. Крепкий здоровяк, благодушный на вид, с лицом приятным и весьма довольным жизнью, таксист разочаровал детектива с первого взгляда: не тянул этот добрый молодец лет пятидесяти на психа, сдвинувшегося на маниакальной идее мести. Впрочем, у психопатов внешность бывает обманчива, попытался утешить сам себя Кис, садясь к Мерсеньеву в машину.
Ага, вот это уже интересно! Прямо над головой шофера, на обратной стороне солнцезащитного щитка, были наклеены веером штук шесть фотографий Аллы Измайловой из разных фильмов. Себе на память? Пассажирам на развлечение? Демонстрация? Провокация? Сантименты?
А вот мы сейчас это и узнаем, решил Кис и как бы между прочим поинтересовался, кивнув на фотографии:
– Поклонник таланта?
– Красотка, а?
– Роскошная женщина. И актриса хорошая. Я люблю фильмы с ней, всегда смотрю, когда по телику идут…
Валерий довольно улыбнулся и искоса глянул на детектива.
– Это мне на память от нее, – сказал он небрежно.
Кис понял, что Валерий провоцирует его на дальнейшие расспросы, и немедленно поддержал игру:
– С автографами, что ли?
– Еще с какими! – интриговал Мерсеньев.
Кис все понял. Игру можно было и не продолжать, дело ясное: бывший романтический влюбленный теперь продает историю своей любви пассажирам такси за повышенные чаевые…
– Можно почитать? – простодушно спросил Алексей, протягивая руку к щитку.