* * *
Итак, собранная с трудом, по крохам информация свидетельствовала о том, что в жизни Аллы Измайловой был период, когда она пребывала в крайне натянутых отношениях со своим знаменитым мужем, чуть не развелась с ним и даже, похоже, отказалась от выгодной роли, а также некоторое время скрывалась где-то от всех. Что было там, в этом непрозрачном отрезке времени, какие могли произойти роковые события, какие роковые встречи?
Не хотелось, но пришлось звонить Алле. Полученная информация нуждалась в срочном уточнении и пополнении.
Было всего восемь вечера, но Ирочка решительно не желала звать Измайлову к телефону, уверяя, что Алла Владимировна уже легла, устав от сегодняшних расспросов следователей, приняла снотворное и уже спит. Они пререкались до тех пор, пока Кис не услышал хрипловатый голос Измайловой: «Это Алексей Кисанов? Дайте мне телефон, Ирочка…»
– Заранее извините меня, – проговорила она в трубку, – я на грани нервного срыва. Все эти люди… Они… Я не умею, я ненавижу рассказывать о себе, а они пытаются залезть повсюду, в каждую щель моего бытия, как тараканы… Алексей, обещайте, что вы ничего не скажете им о дневнике, они умеют душу вынимать, они…
Кис услышал в ее голосе подступающие слезы.
– Алла Владимировна, – сказал он мягко, – а вы не рассказали о его существовании?
– Нет, с трудом, чудом, но нет! Вы же понимаете, что это все, это конец! Дневник – мина, на которой подорвусь не только я, существующая ныне Алла Измайлова, но и сама память обо мне, мое имя и моя честь…
– Алла Владимировна, неужели вы думаете, что если вы сумели устоять и не сказать, то я не смогу?
– Я… Нет, я…
Она заплакала, а Алексей снова остро пожалел эту великую и сильную женщину, которой столь мало довелось видеть элементарную порядочность в людях, что она плачет при столкновении с нею…
Дождавшись, пока она успокоится, Кис поинтересовался давней ссорой с мужем и ее причинами. Неожиданно голос Измайловой сделался тверд и даже звонок, как всегда, когда пытались влезть во что-то интимное. Кис эту интонацию уже хорошо усвоил.
– Вас удивляет – после всего того, что вы узнали обо мне и наших отношениях с Сергеевским, – вас удивляет, что однажды я могла прийти к решению развестись?!
– Это вы пришли к решению о разводе – или он?
– Костя? Зачем ему развод, скажите на милость? Он не мог разлюбить меня, потому что никогда не любил, и не мог полюбить другую, потому что не умел любить никого. Время от времени он спал с начинающими актрисами, как теперь их называют, со старлетками, – и все его устраивало…
– Возможно, его не устраивали ваши отношения с мужчинами, так сказать, меценатами?
– К которым он меня сам же и?..
– Человеческой низости пределов нет, Алла Владимировна, как вы сами недавно заметили. Могло случиться и такое, что он сам толкнул вас на этот путь, сам извлекал из этого немалую выгоду и сам же вас презирал…
– Именно потому, что низости пределов нет, – именно поэтому он не мог уйти от меня: иначе ему пришлось бы растить рядом с собой новую звезду, чтобы затем выгодно «сдавать ее в аренду»… Но, как в любом бизнесе, это упущенное время, упущенные деньги. И, как бывает только в творческом бизнесе, упущенная слава. А слава, поверьте, Алексей, – это тот капитал, который приносит самые большие дивиденды… Так что Костя не мог со мной расстаться. И не хотел меня отпускать.
– И вы не ушли.
– Я – раба своей профессии, со всеми ее законами и унизительными зависимостями… Тогда была просто первая попытка бегства от всех, преждевременная и неудачная… Удалось по-настоящему только после пятидесяти, когда я стала не просто звездой, но рядом с моим именем прочно утвердился эпитет «великая». Без Сергеевского у меня никогда бы не было ролей, в которых я могла поразить публику. Да, ценой грязи, ценой унижений, но, скажу вам одну парадоксальную вещь, без этого я не стала бы «великой». Моей душе, видать, надо было пройти через все это, чтобы научиться говорить о страданиях… Чтоб вы знали, актеры реализуются по-настоящему только в драмах и трагедиях. В комедиях всегда остаешься клоуном, второго сорта актриской. Смотрите, Депардье и Пьер Ришар начинали вместе в комедиях, но с тех пор Депардье стал «великим», а Ришар практически исчез с экрана, оставшись в памяти хорошим комиком, не более. Убеждена, что он мог бы сыграть трагедию, но ему не повезло с настоящими ролями… А за этим «не повезло», Алексей, вся наша суетная грязная кухня, все те особые, нечистоплотные таланты, ни имеющие ничего общего с искусством: таланты всеми способами добиться расположения к себе нужных людей, от которых твои роли зависят… Потому я не ушла тогда, не могла уйти, – мои лучшие, настоящие роли еще не были сыграны. Я снова унижалась, презирала и терпела, чтобы дожить до них… И остаться во всех энциклопедиях как «великая советская актриса»… Комедиантки не бывают великими, Алексей. Поэтому я не могла уйти от Сергеевского.
– Ваш побег поставил под угрозу срыва какой-то фильм. Какой?
– Ерунда, партийный заказ, о революции. Необходимый реверанс властям, дань на алтарь терпимой к Сергеевскому цензуры, путь к Госпремии, ковровая дорожка к новым – уже не заказным – шедеврам…
– Тем более странно, что вы отказались от роли в столь важном для вашей карьеры фильме! Вы, Алла Владимировна, принесли уже столько жертв актерской профессии, без которой не мыслили своего существования, – и вы вдруг послали всех к чертовой бабушке и исчезли куда-то на длительное время. Никто не может сказать, где вы находились! А я хочу знать, где и почему? И с кем?
– Зачем вы копаетесь в моей жизни?! Вам мало того, что я вам рассказала?!!
– Я ищу убийцу, – жестко произнес Кис. – И чем скорее я его найду, тем лучше для вас. Позвольте мне вам напомнить, что вы каждую ночь рискуете новым покушением! Я очень надеюсь, что убийца из осторожности выдерживает паузу, но как долго она будет длиться? Кроме того, добравшись до убийцы, я доберусь и до ваших дневников – о них вы, кажется, беспокоитесь даже больше, чем о собственной безопасности… Пожалуйста, Алла Владимировна, постарайтесь впредь помнить об этом.
– Простите… Я была в Пицунде… Я не могла никого видеть… Мне хотелось уйти из жизни. Не ищите тут загадок, Алексей Андреевич, их тут нет! – с мольбой проговорила она.
Наверное, на сцене под такой текст заламывают руки…
Именно вот это неожиданное: «Алексей Андреевич», – и мольба, отчетливо прозвучавшая в ее голосе, и заставили Киса заняться исследованием «темного периода» с утроенной силой.
* * *
За последние две недели бесконечных встреч у Киса рябило в мозгах, как на экране вышедшего из строя телевизора: вспышки цвета и геометрических фигур, шипение и грохот звука, нечаянный обрывок связной речи, внезапное появление отчетливого лица на экране… Так хотелось спокойно посидеть с утра в любимом потертом кожаном кресле перед компьютером: чашка кофе – с одной стороны стола, пепельница – с другой (это такая хитрость, чтобы их не перепутать, так как случалось детективу в задумчивости стряхивать пепел в кофе), и чтобы никуда не торопиться, а, положив ноги на стул для клиентов, лениво почитать газеты, и чтобы телефон заткнулся хоть на полдня, и чтобы не висело на душе никакого скверного дела, и чтобы Юля снова делала бутерброды и звонким детским голосом отвечала на звонки, а к вечеру прилетал Ванька и они украдкой целовались по углам, прячась от детектива и краснея при столкновении с ним…