Book.

Адела уже ничего не могла сделать. Даже вонзить нож в тело Греты, а затем полоснуть себя по горлу. Единственное, на что ее хватило, так это на поток слез, горьких и кипящих.

А демон вырвал из ее руки нож, это последнее средство противостояния, а затем отнял самое дорогое, что было в ее жизни…

Гудо чувствовал, что нужно говорить, говорить много и как можно нежнее. Но никогда не испытанное чувство крепко сжало его горло и надавило на грудь. Он только и мог, что бесконечно повторять:

– Я здесь… Я здесь… Я здесь…

Палач сильно укусил себя за руку. Острая боль освежила голову. Затем он несколько раз ударил себя по щекам.

– Вот так. Они живы. Теперь все будет хорошо.

Почувствовав возвращение сил, Гудо стал действовать. Он вырвал девочку из объятий матери и, перевернув, схватил за ноги. Туника скользнула вниз, обнажив худенькие ножки. Палач взглянул между ног и увидел шишкообразные наросты на внутренних сторонах маленьких бедер. Он тихо застонал:

– Бубоны, проклятые бубоны…

Да, эти красные опухлости, в центре которых уже просматривалась синева, не оставляли сомнения в том, что в теле девочки поселилась чума.

– Возьми меня. Убей меня. Проклятый демон, будь ты проклят. Не дай увидеть, как ты надругаешься над ребенком. Гори в аду, – тихо завыла женщина и попыталась подняться на ноги.

Гудо мельком взглянул на обезумевшую женщину и одним рывком сорвал с девочки одежду. Затем он осторожно положил ребенка на глиняный пол и принялся за женщину.

Его сильные руки ухватились за надплечники платья и с силой рванули. Куски одежды остались в руках палача, а женщина обреченно рухнула к его ногам.

Гудо сбросил с себя свой огромный плащ и разорвал его надвое. В одну половину он закутал девочку, в другую завернул бесчувственное тело Аделы.

– Я спасу вас. Бог мне в этом поможет. Он поможет. Ты ведь поможешь, Господи?!

* * *

Отдохнувшая за ночь лошадь, изведавшая на своем крупе жесткую и тяжелую руку погонщика, лихо мчалась, оставляя позади лесные мили. До обеда с перерывами шел дождь. Он прибил пыль и освежил лес. На ветвях деревьев покачивались птицы и звонко щебетали, занятые своими обычными заботами. Им не было дела до того, что творилось на грешной земле. Их охраняли небеса. Они это знали. Вот только не могли представить себе, что через полгода лишь немногие из них переживут зиму и опять поднимутся на крыло. Почти все птицы будут выловлены и съедены обезумевшими от голода людьми. Теми, что наслаждались их пением и высоким полетом.

Теперь Гудо хорошо знал дорогу и управлялся с лошадью так, чтобы она тянула повозку скоро, но без лишней тряски. Он часто поглядывал внутрь повозки, где лежали связанные Адела и ее дочь. На его голове и плечах был надет старый мешок, оставшийся на дне повозки маленького купца, а теперь разрезанный по шву и заменявший ему капюшон.

Палач был вынужден связать своих дорогих девочек. Женщина, находясь в бреду, все же несколько раз ссаживала с задка повозки маленькую Грету и тут же пыталась перевалиться через бортик и свалиться на дорогу. В последний раз Адела проделала это очень быстро. Эта вспышка сил опечалила Гудо. Значит, болезнь уже проникла глубоко. Ведь такое возбуждение у больных чумой появляется тогда, когда кровь несчастных загрязнилась.

Чтобы больше не останавливаться и не переносить Аделу и дочь вновь в повозку, Гудо был вынужден связать их ноги и руки ремешками, которые всегда были при нем. И как это было ни больно, он подчинился своему разуму, понимая, что так нужно.

А еще палач понимал, что необходимо поговорить с Аделой. Успокоить ее, все объяснить. Рассказать многое. О том, как он прожил последние одиннадцать лет. Как он живет сейчас. А главное, сказать, что он уже давно не тот чудовищный демон, каким она его видела и каким еще более свирепым и кровожадным сделала в своих страхах и видениях. Нет, он уже не такой. Ведь он помогает людям. Нужно рассказать о тех, кого Гудо вылечил в Витинбурге, кому помог словом и даже деньгами. Как он участвовал во вчерашнем осмотре. Ведь этот осмотр был проведен на пользу людям.

А то, что было, давно прошло. Конечно, этого нельзя забыть, но нужно видеть и понимать день сегодняшний. Сегодня необходимо просто выжить, вылечиться. И только Гудо способен сделать для этого что-то правильное. Ведь он четко помнил, перелистывая книги Гальчини из черного мешка, страшные слова о черной болезни и читал о том, как с ней бороться. Да и сам мэтр, приступая к науке о болезнях человеческих, в первую очередь поведал о страшнейшей из них – черном море – ЧУМЕ!

Это болезнь прикосновения. Она таится в мехах животных, перьях птиц и одежде человека. Только поэтому Гудо сорвал с женщины и девочки их одежды. А когда все образуется, когда Адела и Грета будут здоровы и веселы, он и пальцем не прикоснется к ним. Но до этого времени нужно потерпеть и даже пострадать, ибо он будет вынужден причинить им боль. А сейчас они спешат к домику палача, где есть почти все, что нужно для лечения и ухода. Только потерпите, милые и дорогие, потерпите…

Все это нужно было сказать. Потому что его слова хоть немного, но успокоили бы Аделу и дочь. Даже если они обессилены болезнью и почти ничего не понимают. Но…

Гудо всю дорогу молчал. Сначала он не мог подобрать правильных слов, а потом, найдя их, не смог быть убедительным. Совсем запутавшись в своих мыслях, он разозлился и счел, что лучше молчать. Может, его голос еще более пугает несчастных. Ведь сейчас они успокоились. Во всяком случае, перестали выть и плакать. Особенно маленькая Грета. Она очень долго просила воды, но Гудо не мог напоить дочь. Он выбросил все имущество маленького купца вместе с кувшинами и бутылками. О воде палач и не подумал.

Лишь далеко за полдень сквозь частокол стволов он разглядел серебряное блюдце маленького озерка. К нему нельзя было подъехать, поэтому пришлось на руках отнести дочь, а затем и Аделу, чтобы они смогли утолить жажду, особенно жестокую в теле, в котором властвует чума.

О карантине Гудо вспомнил уже под вечер, когда до его домика оставалось не более пяти миль. Где-то здесь, уже недалеко, должен быть выставлен вооруженный дозор с непременной виселицей. И хотя повозку палача вряд ли решатся обыскивать, Гудо решил все же поостеречься.

Он остановил лошадь и, с большой ловкостью орудуя мечом, нарубил множество веток – и сухих, и с листвой. Затем он как можно строже велел Аделе и дочери лежать тихо, потому что демоны смерти где-то близко. Они вряд ли поняли смысл его слов, но голос заставил их крепко молчать. Гудо печально покачал головой и тщательно укрыл их хворостом.

Альберт сдержал свое слово. Его люди уже перекрыли дорогу, а рядом установили несколько шалашей из мохнатых сосновых веток. Здесь же разожгли костры, над которыми висели медные котелки. У самой дороги два витинбургских плотника заканчивали простенькую виселицу.