– Стой! – заорал высокий рыжебородый мужчина и, поигрывая топором с длинной рукоятью, стал подходить к повозке.
Не дойдя шагов пять, он остановился и, сощурившись, уставился на сбросившего с головы мешок палача.
Гудо придержал лошадь. Повозка медленно проехала мимо выстроившихся по обеим сторонам дороги дозорных.
– Палач, что у тебя в повозке? – поинтересовался рыжебородый.
Гудо громко, чтобы слышали все, сказал:
– Это хворост. На нем будет сожжен тот, кто пропустит хоть одного заболевшего чумой.
Рыжебородый заглянул в повозку и отшатнулся.
Гудо хлестнул лошадь. Теперь нужно было торопиться.
В первых сумерках палач добрался до своего домика. Его никто не остановил, никто ни о чем не спросил. Город уже запер ворота. На его стенах и башнях было втрое больше факелов, а значит, и людей, чем в былое время.
Лагерь Альберта стянул повозки в круг и выставил дозорных с факелами.
Гудо перенес в дом свой бесценный груз и уложил женщину и ребенка в свою постель.
– Ну, вот вы и дома. То есть я хотел сказать, что здесь вы в безопасности… Сейчас я вас напою. Простите меня, пока я не могу вас развязать. Простите.
Первым делом он набросил на себя старый плащ и натянул на голову спасительный капюшон. Затем Гудо натаскал в дом хвороста и быстро развел огонь. После палач бегом отправился к запруде за чистой водой. Этой водой он напоил Аделу и дочь. Немного отдохнув, палач еще раз сходил за водой и поставил котелок на огонь. Затем Гудо вытащил все свечи, что у него имелись, и зажег их на столе и у кровати.
– Вы пока отдыхайте, а мне нужно кое-что посмотреть…
Хозяин дома открыл свой тайник и вытащил черный кожаный мешок. Перебрав книги, он схватил самую толстую из них и поспешил к столу.
«Так, это должно быть здесь. Я уверен. Я здесь это видел. Отвар полыни с чабрецом. Это от пьянства… А эти настои от болезней печени… Кишечник… Жаропонижающие… Противовоспалительные. А вот и то, что нужно. Но вначале…»
Гудо отправился к своим полочкам и долго перебирал настойки, сухие травы и связанные корешки. Потом он отобрал нужное и бросил в закипающий котелок. Одной рукой помешивая варево, другой он держал книгу и беззвучно шевелил губами.
– А этого у меня нет! – громко воскликнул Гудо и выругался.
Скосив взгляд на испуганно смотревших на него женщину и девочку, он прикусил губу. Хотя они вряд ли что сейчас видели и слышали. Они уже были в бреду.
– Ничего, ничего… Это мы заменим. Думаю, чистотел будет в самый раз. И паутины у меня с избытком. Ромашка, горькая полынь или чернобыльник… Эстрагон… А этот минерал? И этот? Пусть так. Сушеная кожа саламандры… А это что такое? О Господи! Только бы Гальчини и его братья рыцари не ошибались. Только бы это помогло…
Гудо положил книгу на стол и снял с пламени котелок.
– Пусть немного остынет. Да не смотрите вы на меня так. Если Господу будет угодно забрать вас к себе, то, по крайней мере, я похороню вас по-человечески. Но этого не случится. Верьте мне. Я знаю, сейчас ваши тела горят и кости ломит, но нужно потерпеть. Выпейте этого отвара, и ваша боль притупится.
Палач подошел и сел на край кровати. Он поднес котелок к губам Аделы, но та отвернулась.
– Я говорю, пей. Ты же хочешь, чтобы твоя дочь выжила? Покажи ей пример, пусть и она выпьет. Умереть всегда успеешь. Нужно попробовать выжить. Пей! Иначе выбью зубы и вставлю лейку. Пей.
Женщина заплакала и, обжигаясь о края горячего котелка, стала отхлебывать парующий отвар.
– Ничего, ничего. Чуть обожгла губы. Это ничего. Ожоги скоро пройдут. Отвар нужно пить очень горячим. А для девочки я немного подую, остужу. Немного. Ей тоже необходимо горячее… Чтобы потом было легче перенести…
Гудо не договорил. Заставив Аделу отпить половину котелка, он подтащил к себе девочку. Грета была уже настолько слаба, что почти не сопротивлялась. К тому же ее руки и ноги по-прежнему оставались крепко связанными.
– Скажи ей, чтобы открыла рот и все это выпила, – велел палач и грозно посмотрел на Аделу.
– Пей, доченька. Нам уже недолго осталось мучиться, – неожиданно ласково и вполне осмысленно произнесла женщина и отвернулась.
– Вот так, хорошо. Пей, пей… Ну вот, молодец. А теперь немного отдохните. Если сможете, усните. Я должен приготовить еще один отвар и смешать несколько настоек. Отдохните, пока я все приготовлю. Скоро я вас развяжу. Скоро все закончится. Все самое болезненное.
Гудо наполнил котелок водой и вновь поставил его на огонь. Несмотря на пламя, он так и не сбросил плащ и даже не снял капюшон с головы. Не мог он обнажить свое лицо перед той, которая и без того уже почти переступила порог смерти.
Палач полностью погрузился в чтение книги.
Время от времени он что-то бормотал, соглашался и сам с собою спорил. Вскакивал и начинал ходить из угла в угол. Потом застывал у своих полок с баночками, бутылочками, коробочками и обнюхивал их. Наконец он взял бронзовую чашу и стал ступой растирать то, что положил в нее. Покончив с этим, мужчина приготовил травы и соцветия. Затем тщательно и с небывалым терпением собрал всю паутину, что в изобилии свисала с потолка и стен.
Часть отобранного палач бросил в котелок, другую – в кувшин из прозрачного стекла, в котором находилась какая-то жидкость.
– Кажется, готово, – выдохнул Гудо и освободил стол от всего лишнего. – Ну что ж, моя девочка, начнем с тебя. Ты не бойся. Хотя я знаю, что это больно. Пережив боль сегодня, ты будешь жить завтра и еще многие, многие годы.
В его руке оказался тонкий острый нож и длинный металлический прут, чуть приплюснутый на конце. Этот приплюснутый конец Гудо сунул в огонь и над огнем же прокалил свой нож.
– Приступим, как любил говорить Гальчини. Он говорил это весело.
Ученик мэтра Гальчини подошел к кровати и тяжело вздохнул. И девочка, и ее мать после выпитого настоя крепко спали.
– Это хорошо. Но нужно сделать и другое.
Он поднял на руки Грету и положил ее маленькое тело на дощатый стол.
– Тебе не будет очень больно. Твой отец все сделает быстро. А ты не будешь кричать и плакать. Хотя ты этого и не желаешь, но ты дочь палача.
Палач развязал девочке ноги и широко раздвинул. Затем он перекрестился и прочел короткую молитву.
Его тонкий нож вошел в чумной бубон возле паха и вскрыл опухлость. Густая черная кровь вышла из раны. Девочка тут же очнулась и заплакала. Но затем, увидев занесенный над ней раскаленный добела прут, громко закричала.
– О Господь милосердный. Господь справедливый, покарай своей молнией этого демона. Или ослепи меня, залей свинцом уши, умертви меня…
Гудо печально посмотрел на произносившую эти слова женщину, которая тоже очнулась, и не придумал ничего другого, как сказать: