Таксист с опаской поглядывал в зеркало заднего вида. Странная парочка. Баба рассказывает мужику про него же. А тот, можно подумать, сам не знает про геморрой.
Они доехали до незнакомой улицы, остановились у незнакомого старенького панельного дома с незнакомыми бабками у незнакомого подъезда. Беспросвет.
— От центра далековато, зато недорого, — напомнила Лера, расплатившись с чуть ошалевшим водителем. — У нас последнее время с деньгами не очень. Мы же с тобой на Таиланд кредит брали, надо отдавать.
Антон Романович, обеспокоенный информацией о геморрое и оркестровой яме, напряженно всматривался в окружающий депрессивный пейзаж, но взгляд, кроме помойки, ни за что не цеплялся.
Надпись на парадной двери, сделанная нетвердой рукой, предупреждала, что в пятой квартире наркопритон, и это не реклама. Внутри же подъезда на облупившейся стене сияло другое предупреждение. «Иванов, от нас не спрячешься!»
— Это не про меня?
— Нет, — не очень уверенно ответила жена, демонстративно опуская голову, — Иванов очень распространенная фамилия. Не волнуйся.
Однако как-то неубедительно…
Между вторым и третьим этажами курил небритый мужик в майке и трениках, с наколкой на плече «ВДВ 1979». Пепел он сбрасывал в вонючую, полную окурков банку из-под кофе «Чибо». Завидев поднимающихся Плетнева с женой, дядечка погасил сигарету и, расплывшись в улыбке, протянул навстречу растерянному Плетневу руку:
— Ю-юрка! С возвращением, брат!
— Здрасте, Семен Аркадьевич, — поздоровалась с бывшим десантником Лера.
— Добрый день, — вежливо выдавил из себя Плетнев и руку пожал.
Как и город, улица, дом, так и внешность Семена Аркадьевича не вызвала в нем никаких ассоциаций. Только отметил, что рука влажная и холодная. Будто лягушку подержал.
— Как самочувствие? Как печень?
— Нормально, — насторожился бдительный Плетнев.
— Ну отлично! Здоровая печень — порядок в семье! Будет время — заходи, посидим.
— Зачем?
— Не зачем, а с чем. С ним и посидим.
Выписанный ничего не понял, но на всякий случай согласно кивнул головой. Но вмешалась жена:
— Семен Аркадьевич, у Юры пока режим. Никакого «посидим», — сухо отказала она гостеприимному соседу.
— Кто это? — тихо спросил Плетнев, когда десантник скрылся за обитой рейками дверью.
— Сосед. Просто сосед, — односложно ответила жена.
По тому, как она свернула разговор, Антон Романович сделал вывод, что последнего жена недолюбливает.
Лера остановилась около одной из дверей — с потертой дерматиновой обивкой, — достала ключи. Две штуки на простом металлическом кольце. Длинный ригельный и желтый английский. Завозилась с английским, он проворачивался вхолостую.
— Черт, опять заедает. Ты, кстати, месяц назад обещал починить.
Внизу хлопнула дверь, и топот тяжелых ног заполнил воздушное пространство парадной. Или парадное пространство воздуха. Так обычно бегут пожарные, поднятые по боевой тревоге. По учебной бегут иначе.
А замок все не открывался.
На площадке появились два типа с внешностью кладбищенских землекопов. Не в том смысле, что у землекопов есть характерная внешность, а в том, что точно закопают. Плетнев посторонился, чтобы пропустить их, но, как тут же выяснилось, это было совершенно напрасно. Выше землекопы и не собирались.
Двумя сильными и ловкими тычками Плетнев с женой были перенесены внутрь квартиры, выбив телами дверь вместе с ригелем замка.
Антон Романович едва успел подставить руку, чтобы Лера не впечаталась лицом в вешалку с одеждой. Вешалка покачнулась, и Плетнева засыпало сверху всевозможным мелким барахлом вроде шарфов и перчаток.
— В чем дело? Что вам надо? — тоненько закричала жена. Так обычно кричат живые граждане, которых по недосмотру положили в гроб вместо усопших.
— Заткнись! Ты нам на фиг сдалась! — успокоил один из землекопов, закрывая за собой дверь на лестницу. — Мы не к тебе. К мужику твоему.
— Не трогайте его! У него травма головы, его нельзя бить! — шептала Валерия в полуобморочном состоянии. — Юрочка, не волнуйся!
Юрочка и не волновался. Он уже понял, что пришли за его большой доброй печенью, и занял боевую стойку.
* * *
Золотов уловил звук шагов под дверью кабинета, моментально попрощался с Оваловым и захлопнул крышку ноутбука.
Не хватало только, чтобы кто-то здесь услышал подробности их беседы. Вообще-то Овалыч недалек от истины, и Золотов действительно идиот — как можно было так расслабиться здесь, где у каждого кактуса на подоконнике есть глаза и уши? Ланцов, судя по всему, на самотек ничего и никого не пускает. Макс прав — чем быстрее отсюда уеду, тем лучше.
Чемодан — вокзал — Moscow.
Если, конечно, успеет. Если это не за ним пришли.
Пришел мелкий романтик. Выглядел обыкновенно: пистолетом не размахивал, глазами гневно не вращал. Вроде обличать и задерживать не собирался. Правда, легкое возбуждение присутствовало.
Дима деловито прошел к столу, сел на стул верхом и сообщил:
— Тут новости есть. Лузин через сокамерника записку пытался передать на волю. Наши перехватили. Короче, пишет дядюшке: если не вытащит, у него есть что тебе рассказать.
— То есть родного дядю не пожалеет, у которого на коленках играл?
Вячеславу Андреевичу, подогретому словами компаньона, надоела игра в Бэтмена.
Валить надо из этого Голем-сити.
— Не исключено, на испуг берет, — согласился Дима, — но вдруг и правда расскажет? Понимаешь? Какие дела поднять можно!
— Да, наверно, — безо всякого энтузиазма отозвался майор Фейк.
Слова Овалова не выходили из головы. Два года за незаконное лишение свободы плюс пять за мошенничество. Много получалось! Интересно, если Золотова на зоне поставят тумбочки сколачивать, то сколько тумбочек за семь лет можно сделать? Хватит, чтобы ими дорогу отсюда до Москвы выставить?
— Антон, давай! Закрой его. С криминалистами я договорился. Нам с тобой экспертизу по оружию и наркоте за час проведут. Давай, Антон, ты же можешь! — подбадривал Федоров, в нетерпении подпрыгивая вместе со стулом. — Потом и всю бригаду его прикроем!
— Я-то постановление вынесу. А судья? — слабо оборонялся Золотов.
Хорошо, что не все в этой истории от него зависит, есть на кого ответственность свалить.
— Черт! Ну позвони своим, объясни, пусть на него как-нибудь надавят! Будет команда сверху — никуда он не денется.
Дима бил копытом, как молодой конь, застоявшийся в стойле.
— Да какая команда, глупый? Суд неприкосновенен или ты забыл? На него надавить даже Верховный суд не может, — цеплялся за соломинку Золотов. — Как я тебе на него надавлю? Это совершенно другое подчинение.