– А я о чем говорю? – буркнул Эшер. – Если снова появятся у наших ворот, сломаем им шеи!
– Фридрих, кому мы сломаем шеи?! – простонал Траубе. – Ведь эти люди режут глотки чаще, чем другие молятся! Убийство – их ремесло. Нам ли тягаться с ними?
– Дайте ему договорить, – вмешался бургомистр. – Продолжай, Маркус.
– Перед тем… перед своей смертью отец говорил со мной, и я хорошо запомнил его слова. Он сказал так: если мы не сможем достать еду в деревнях, нам нужно перекрыть ведущие в Кленхейм дороги, отгородиться от всех. Тогда никто, ни один солдат не сможет проникнуть сюда. Нас окружает лес, и лес будет нашей защитой.
Хоффман и Хойзингер переглянулись.
– Твой отец никогда не говорил с нами об этом, – внимательно глядя на Маркуса, произнес бургомистр.
– Он собирался выступить на Совете после своего возвращения, – ответил юноша. – Из Кленхейма ведут три дороги. Первая – на юг, к Магдебургу. Вторая – на восток, в сторону Лейпцигского тракта. Третья – в Рамельгау, к реке. Мы можем перекрыть все три, завалить их деревьями.
– Но как тогда мы сможем добраться до Магдебурга? – спросил Эшер. – Где будем покупать зерно и другие товары?
– Магдебург сгорел, мастер Фридрих.
– И что с того?! Сгорел, да не весь. Пройдет какое-то время, и там снова начнут торговать.
– Нельзя отрезать себя от остального мира, так мы обрекаем себя на голод, – поддержал Эшера казначей. – Тебе должно быть известно, молодой Эрлих, что больше половины всего продовольствия мы покупаем в Магдебурге и окрестных деревнях. Без этого Кленхейму не прожить. Именно об этом заботился твой отец, и именно поэтому он отправился в эту злосчастную поездку в Вольтерсдорф.
– Но ведь…
– Не перебивай. Знаю, о чем ты хочешь сказать, я сам только что говорил о том же. Сейчас у Кленхейма нет денег. Но это лишь потому, что прекратилась свечная торговля. Рано или поздно солдаты уйдут, и на этой земле будет восстановлен порядок. Неважно, кому отойдет Магдебург – лютеранам или католикам. Свечи нужны и тем и другим. Мы вряд ли дождемся возврата старых долгов, и доходы наши будут не те, что прежде. Но мы снова сможем торговать и поддерживать торговлей жизнь нашего города. Хочешь перекрыть дороги? Мы установим там сторожевые посты, удвоим стражу. Мы будем защищаться от солдат, будем стрелять в них, если потребуется. Но отгородиться от остального мира мы не можем.
Брови Маркуса сдвинулись к переносице.
– При всем уважении, господин Хойзингер… Я говорю не о том, что произойдет в будущем, а о том, как нам выжить, пока имперские отряды находятся в Магдебурге и окрестностях. Что, если в Кленхейме и вправду появится хотя бы полурота солдат, о чем говорил мастер Траубе? Даже если мы сумеем отбить их нападение, скольких жертв это будет стоить? И что мы предпримем, если на следующий день они снова появятся у наших ворот, но уже с достаточным подкреплением? Прошу вас, господин Хойзингер, вспомните того интенданта, который был здесь недавно. У него было под началом всего две дюжины мушкетеров, но мы все же подчинились ему. Не из страха – из благоразумия. И сейчас благоразумие заставляет нас укрыться от превосходящей силы, не попадаться врагу на глаза. Что касается торговли – мы не разорвем связи с внешним миром. Как только наступит момент, мы снова расчистим дороги, ведущие в Кленхейм.
– Глупости, – раздраженно махнул рукой казначей. – Никогда прежде такого не было.
Бургомистр кашлянул.
– Вообще-то такие вещи случались, хотя и довольно давно, – миролюбиво заметил он. – Я читал об этом в старых хрониках. Первый раз Кленхейм разрушал дороги примерно триста лет назад, во времена черной смерти, чтобы никто из чужаков не мог проникнуть в город и принести с собою болезнь. Второй раз это случилось в Шмалькальденскую войну [38] , в правление Его Высочества Иоганна Альбрехта. Не берусь судить, какой урон был нанесен этим городской торговле, но в обоих случаях Кленхейм был отрезан от Магдебурга не меньше чем на полгода.
Казначей недовольно пригладил усы.
– Возможно, все так и было, – все более раздражаясь, пробормотал он. – Какая разница? Наверняка в те времена в Кленхейме было и запасов побольше, и людей поменьше, и земля могла прокормить всех. Но если мы поступим так сейчас, то будем голодать. Подумайте лучше об этом.
Он замолчал и с оскорбленным видом откинулся на спинку стула.
На башне ратуши зазвонили медные молоточки – два часа пополудни. Солнце спряталось за пришедшей с востока жирной, тяжелой тучей. В воздухе стоял запах высохшей луговой травы. Несмотря на открытые окна, в зале было очень душно. Бургомистр несколько раз доставал из кармана платок, чтобы вытереть с лица пот. Фридрих Эшер хрипло дышал, оттопырив слюнявую губу. Эрика Витштум обмахивалась чепцом, сложенным вдвое. Лангеман потихоньку вытащил из-за пазухи маленькую стеклянную бутыль, сделал глоток. Заметив это, бургомистр поморщился.
– Наше собрание затянулось, – сказал он. – Маркус, ты сказал нам все, что хотел?
Юноша отрицательно качнул головой.
– Есть еще кое-что, о чем я хотел сообщить уважаемому собранию. Господин Хойзингер упомянул об угрозе голода, о том, что у нас нет необходимых запасов. Но все мы знаем, кто виноват в этом. Солдаты. Они обобрали всех нас. Они сожгли Магдебург, уничтожив тысячи невинных людей.
– Все это известно, Маркус, – устало произнес бургомистр.
– Да-да, Маркус, – пробасил Хагендорф. – Давай-ка к делу. А то, боюсь, нам придется здесь заночевать.
– Все, что есть у солдат, все, до последней пуговицы, до последней монеты в кошельке, – все это награблено, украдено у истинных владельцев. Мы можем отобрать у солдат то, что им не принадлежит. И это спасет нас от голода.
Услышав эти слова, Хойзингер подался вперед.
– Интересно, интересно, – глядя в глаза Маркусу, протянул он. – И как же это, по-твоему, сделать?
– Мы устроим засаду возле дороги. Будем нападать на проходящих мимо наемников, отбирать у них продовольствие, деньги и скот – все, что будет у них при себе.
Губы Хойзингера искривились, усы над ними затопорщились в разные стороны.
– Значит, ты предлагаешь нам заняться грабежом… Великолепно! Скажи-ка, Маркус, об этом ты тоже говорил со своим отцом?
– Отец здесь ни при чем, господин Хойзингер. То, что я предлагаю, вовсе не грабеж. Это единственный способ вернуть то, что было у нас отнято.
– Нет, это грабеж! – яростно выкрикнул Хойзингер, стукнув сухим кулачком по столу. – Как смеешь ты, юнец, в присутствии уважаемых людей города предлагать подобное?! Чтобы мы, почтенные бюргеры, вышли на большую дорогу? Святый Боже, я не верю своим ушам! Несколько столетий наши предки жили здесь, в Кленхейме, и гордились тем, что честным трудом сумели обеспечить себе достаток. Ты хочешь, чтобы мы забыли обо всем этом? Чтобы мы запятнали свои честные имена? Какое счастье, что твой отец не слышит тебя сейчас!