Все заняло не больше пяти минут. Обшарив тело Якоба Эрлиха, обыскав повозку, солдаты посовещались о чем-то между собой и ускакали прочь. Кто это был? Патруль? А может, дозорные шведов? Или просто шайка мародеров, которые вздумали поискать легкой наживы в здешних местах? Всех их поглотит адское пламя… Выждав для верности еще четверть часа, Маркус приказал остальным возвращаться к дороге и держать наготове оружие.
Тело цехового старшины пробили шесть пуль, поперек лица расползлась широкая рана – должно быть, эти ублюдки со злости ударили его мечом, ударили, когда отец уже был мертв…
Но довольно воспоминаний. Еще несколько солдат перепрыгнули через гребень стены. Среди них – высокий широкоплечий бородач, чье лицо Маркус сразу узнал: именно этот бородач ранил Ганса. Как его звали? Иеремия? Точно, Иеремия. Судя по всему, сегодня именно он был главным среди солдат. Что ж, так тому и быть: пусть умрет первым.
Маркус сместил ствол аркебузы чуть в сторону, поймав в прорезь прицела черную голову бородача. Палец лег на спусковой крючок. И вдруг – вот неловкость! – какой-то плюгавый солдат в шляпе с измятым фазаньим пером со связкой факелов в руках заслонил от него фигуру Иеремии. Жаль. Но медлить больше нельзя.
Раздался грохот, деревянный приклад больно ударил плечо. Шея плюгавого разлетелась красными брызгами. Бородач чуть пригнулся, махнул кому-то рукой. В ту же секунду двое солдат бросились к дому Райнеров, вытаскивая из ножен клинки.
Подхватив аркебузу, Маркус бросился к задней двери. У него совсем мало времени, он знал это. Дверной засов задержит солдат лишь на несколько секунд. Они попытаются догнать его или же пошлют пулю вдогонку.
Быстрей, быстрей!
Распахнулась ведущая в сад задняя дверь, и он бросился по земляной дорожке между цветущих кустов сирени. Добежал до середины сада, когда тонкий ствол яблони в нескольких дюймах от него разлетелся в щепу – кто-то из выбежавших на крыльцо солдат пальнул ему в спину. Обернувшись на секунду, Маркус увидел, как рыжий лохматый пес Райнеров с рычанием впился в ногу стрелявшего.
Перемахнув через ограду, он оказался на Оленьей улице. Домов здесь было немного, ветви каштанов и тополей роняли на землю густую тень. Дом Генриха Юмингена. Дом башмачника Фельда. Дом Гаттенхорстов. С севера снова послышались выстрелы, которым вторил злобный собачий лай. Воздух донес до него запах дыма. Слабый ветер – только на него надежда. Если огонь разгорится и перекинется на другие строения, это лишь поможет солдатам.
Думая обо всем этом, Маркус чуть ли не нос к носу столкнулся с Конрадом Чесноком и Отто Райнером, вслед за которыми бежали еще трое парней, тех, что стояли на страже у Южных ворот.
– Что будем делать, Маркус? – прищурившись, безо всяких предисловий спросил Чеснок.
– За мной, – коротко приказал Эрлих.
Силу можно остановить только силой. Эта мысль билась в его голове, вытесняя все остальное. Не было ни страха, ни неуверенности. Жаль, что он не успевает им все объяснить. Да и ни к чему лишние объяснения, они только усилят их страх. Поэтому – вперед. Вначале они наведаются в дом Райнеров. Затем – двинутся по Конюшенной улице на север, к Малой площади. Они обрушатся на врага со спины. А там – как рассудит Господь…
* * *
Аксель умер еще прежде, чем его голова коснулась земли. Иеремия понял это сразу. Он видел на своем веку много смертей и куда лучше любого лекаря мог определить, жив человек или уже мертв.
Раздумывать некогда, впереди много дел. Брюн и Джованни поймают чертова стрелка и выпустят ему кишки – смерть Акселя нельзя оставлять безнаказанной. Всем остальным нужно спешить к воротам.
Гефнер махнул своим людям рукой, и они без единого слова последовали за ним. Улица, обогнув угол каменного здания – что это такое? конюшня? – вывела их к площадке перед воротами.
Странно, бюргеров было всего пятеро. Четверо топтались возле ворот, еще один спускался по лестнице с башни. Секундная заминка, чтобы прицелиться. Выстрелы. Двое свиней упали, визжа от боли. Трое бросились прочь от ворот, покидав на землю оружие. Трусливые твари… Любопытно, куда подевались все остальные?
Теперь – перезарядить ружья, распахнуть створки ворот. Если Курт и его люди не сумели найти для себя лазейки, пусть проезжают здесь. Вернер и Тиль направились было к скулящим от боли юнцам, чтобы добить их, но Иеремия остановил их. К чему убивать этих недоносков? Опасности они не представляют. Он даже и мечтать не мог, что все будет настолько легко.
Еще несколько выстрелов вдалеке. С какой стороны стреляли, кто? Какая, к лешему, разница! Сделать главное – не отвлекаться на мелочи. Что там, впереди? Ратушная башня? Вот и славно, надо спешить туда.
Ветер холодит кожу, пистолетная рукоять нагрелась идущим от ладони теплом. Они продвигались быстро, переходя на бег, и Иеремия бросал короткие настороженные взгляды по сторонам. Справа от них – ограда и кладбищенские кресты, за которыми, поверх обрамляющих территорию кладбища тополей, поднимаются белые стены церкви. По левую руку – невысокие дома в два этажа, кусты жимолости и шиповника. В одном из домов кто-то спешно захлопнул дверь, и можно было услышать, как стукнул в пазах засов.
Перепуганные голоса вдали, яростный лай собак. Ветер доносит запах озерной воды, смешанный с запахом дыма. Впереди, за кронами деревьев, показались дома повыше. Должно быть, какая-то площадь или что-то вроде того.
Бросив через плечо внимательный взгляд, Иеремия удовлетворенно хмыкнул. Никто из его людей не отстал, все действуют слаженно, так, как и надлежит себя вести в бою. Толстый Райнхард хрипит, его багровая физиономия напоминает бугристую свеклу. Вернер скалит кривые зубы. У Краузе подпрыгивает за спиной двуручный меч. Ральф-Красавчик чертит перед собою клинком.
Бедняге Акселю не повезло – пуля разорвала ему шею. Хорошо еще, что сразу отдал Господу душу, без мучений. Против воли Иеремия коснулся рукой стального нагрудника, край которого доходил ему до подбородка. Уж с ним-то у них этот номер не пройдет.
Ему вдруг припомнилась ночная схватка, в которой ему довелось участвовать три года назад. Из штаба Валленштайна гонец доставил приказ: захватить переправу, чтобы отрезать пути к отступлению двум батальонам датчан. Фридландец действовал обстоятельно, не хотел, чтобы даже небольшой вражеский отряд ушел от него. Он желал перемолоть и уничтожить всех, кто противостоял ему и не желал сдаться.
Как водится, на дело отправили «мясников», в числе которых был и Иеремия. Задача им досталась не из легких: под покровом темноты незаметно пересечь реку, на противоположном берегу которой располагался укрепленный вражеский лагерь. Дальше следовало незаметно снять часовых, ворваться в расположение неприятеля и держаться до подхода основных сил, не давая датчанам организовать оборону. Для этой работенки полковник выделил тридцать человек, тогда как переправу охраняли, самое меньшее, полторы сотни датских наемников.
Все пошло наперекосяк с самого начала. Край первого плота, на котором они перебирались, еще не коснулся берега, а дозорный уже заметил их и принялся дуть в рог. Они быстро заткнули ему глотку – сицилиец Томмазо метнул нож, который угодил гребаному трубачу прямо в сердце, – но о преимуществах внезапного нападения пришлось позабыть. Не успели они спрыгнуть на берег, как датчане встретили их ружейным залпом, разом упокоившим целую треть их отряда. Но они не отступили – куда ж теперь отступать? – а с удвоенной яростью обрушились на врага. Рубили, кололи, кромсали чужие лица ножами. Разбивали колеса пушек, поджигали палатки, сеяли хаос, и рваные черные тени метались между языков пламени. Иеремия орудовал шпагой, рассекая воздух и чужую плоть. В левой руке он сжимал свой пистолет – уже успел выстрелить из него, а на перезарядку не было времени, так что пистолет выполнял теперь роль дубинки, которой можно было бить или парировать чужие удары.