— Позвольте и мне сказать, господин Шлейм, — раздался резкий, чуть треснутый голос. Эрнст Фазольт медленно поднялся со своего места, прошел вдоль стола и остановился рядом с креслом, на котором сидел Шлейм.
Доктор Эрнст Фазольт был невысок ростом, сутул, а лицо его, шелушащееся и сухое, напоминало головку лежалого чеснока. Он никогда не кричал на подследственных, никогда не прибегал к крайним формам допроса. Но за все те годы, что он состоял дознавателем Высокой Комиссии, не было ни одного случая, чтобы кто-то из его подопечных отказался признать вину.
— По-моему, господа, все ясно, — сказал доктор Фазольт. — Мы потратили свое время, мы были весьма терпеливы и отвечали на любые, даже самые вопиющие и наглые вопросы. И теперь я сам позволю себе задать вопрос. Все, что мы услышали здесь, — все эти вздорные нападки на существующую систему судопроизводства, все эти уловки, все эти нелепые попытки обвинить нас в противоречивости, в несправедливости, предвзятости, — чем продиктовано все это? Желанием блага для жителей Бамберга и епархии? Нет, в противном случае господа, подавшие ходатайство, больше заботились бы о полном искоренении ведовства, а не о его защите. Стремлением к справедливости? Но тогда они тем более заботились бы о наказании для виновных, а не о том, чтобы преступники перед Богом и людьми ускользнули от правосудия.
Доктор Фазольт снял обе пары очков — зрение его было настолько плохим, что ему приходилось надевать сразу две пары, — потер переносицу, осторожно вернул очки на прежнее место и продолжил:
— Все, что мы услышали сегодня, свидетельствует об одном: ведовство очень прочно укоренилось в Бамберге и его окрестностях, и потребуется еще немало усилий, чтобы окончательно выкорчевать эту дрянь. Если даже наиболее уважаемые люди города, собравшиеся здесь, считают необходимым защищать проклятых ведьм, то что же тогда говорить о состоянии умов простолюдинов? Все это очень, очень печально. Мне не хотелось бы думать, что среди управителей города, среди тех, кто призван обеспечивать процветание Бамберга, сохранять в нем мир и порядок, затесались союзники, сторонники, помощники ведьм. Но после сегодняшнего разговора я убедился, что это так. Увы — так. Магистрат и служащие канцелярии занимаются сбором фактов, чтобы очернить деятельность Высокой Комиссии, получая какие-то сведения из не заслуживающих доверия источников. Остается лишь выяснить, чем вызвана такая расположенность к ведьмам: заблуждением или злонамеренным умыслом. Считаю своим долгом заявить, что направлю на имя его сиятельства обращение, в котором попрошу провести расследование относительно причастности членов Сената к актам злодеяний и колдовства.
Строящийся форт в двадцати милях к северо-востоку от Бамберга. Камень, доски, дубовые балки, горы сырой, вывороченной земли. Заштрихованные участки на карте: здесь возводят пушечный бастион; здесь — въездные ворота; здесь — оружейня, отхожее место, коновязь. Как только строительство завершится, форт примет гарнизон в полсотни латников и стрелков.
Канцлер шагал по узенькой мокрой тропинке, огибающей восточный участок стены. Шел, придерживая рукой полу плаща, морщась от боли в ноге. Что за неделька, черт бы ее побрал… Едва он возвратился из Швайнфурта, Альфред сообщил ему печальные новости. Хейер мертв — застрелен при попытке побега. Советник Кнабль, один из наиболее его, канцлера, ценных союзников, отправлен в отставку. Ходатайство об изменении законов о колдовстве, поданное на имя его сиятельства, передано на рассмотрение комиссии правоведов — передано, рассмотрено, отклонено.
И — будто мало всех этих бед — третьего дня он неудачно споткнулся, подвернул ногу и теперь вынужден был ходить, опираясь на черную трость…
Но поездку нельзя было отменять. Все укрепления на расстоянии полусотни миль от столицы должны быть проверены до наступления холодов: достаточно ли оружия и лошадей; поддерживают ли офицеры надлежащий порядок в своих гарнизонах и не воруют ли интенданты больше, чем им положено воровать. Нужно дать всей этой чиновной братии хорошую встряску. Пусть знают, что столица приглядывает за ними.
Вот только день сегодня неважный. Мелкий дождь сыплет в лицо, сапоги до колен заляпаны грязью. Шляпа промокла, вода капает с ее полей вниз; камзол синего бархата тоже насквозь пропитался влагой. Быстрей все закончить, а потом — обед у теплого очага. Отдохнуть, просушить одежду, и вечером — назад, в Бамберг. К Катарине. К детям. Домой.
За канцлером, толкаясь на глинистой узкой тропинке, следовало несколько десятков человек. Трое телохранителей, которые сопровождают его повсюду. Альфред Юниус, личный секретарь. Советник канцелярии Кессман, главный смотритель дорог и мостов. Советник канцелярии Мюллершталь. Еще несколько чиновников, прибывших из Бамберга. Следом за ними — те, кого они приехали проверять. Рихард фон Вайзенберг, начальник строительства, с ввалившимися щеками и острой всклокоченной бородой. Фердинанд Штарк, начальник охраны. Вернер Примм, интендант, пухлый, осторожный, предупредительный, похожий на вставшую на задние ножки свинью. Следом — унтер-офицеры, старосты деревень и приходские священники, явившиеся поглазеть на прибывшее из Бамберга большое начальство.
Они боятся, и страх проступает на их лицах, как плесень. Они знают: Георгу Адаму Хаану тяжело угодить. Все хорошо помнят, как в прошлом году по приказу канцлера был взят под стражу начальник гарнизона в Лихтенфельсе, обвиненный в том, что вымогал деньги у местных крестьян; как после допроса, учиненного Хааном, умер от сердечного приступа проворовавшийся чиновник цайльской таможни.
Вернер Примм догнал канцлера и принялся что-то бубнить о том, что бамбергское казначейство задерживает деньги на оплату рабочим. Канцлер хмуро кивал, не слыша его. Его мысли были заняты другим. Ходатайство. Бумага весом в пушечное ядро. Сколько сил потребовалось, чтобы его единомышленники решились поставить свои подписи под этой бумагой, в открытую высказать свое недовольство политикой князя-епископа. Морхаубт, Нойдекер и Флок сами предложили свое участие. Рихтер — сомневался, без конца задавал вопросы. Иоганн Юниус — дядя Альфреда — ответил отказом, примирительно покачав головой. В конечном счете на листе появились двадцать четыре фамилии. Судьи, сенаторы, бургомистры. За каждым из них — влияние, деньги, сила. И — власть.
Фон Дорнхайм не мог отмахнуться от этой бумаги, не мог позволить себе наплевать на мнение тех, кто поддерживает его престол. Не мог! Но факт остается фактом: именно это епископ и сделал. Ходатайство отправилось в выгребную яму — торжественно, цинично, с соблюдением внешних формальностей. Комиссия правоведов, трехчасовые дебаты и — разгромное заключение в несколько густо исписанных черным страниц. Лживые, циничные игры… Фон Дорнхайм хорошо в них поднаторел.
Но ничего. Георг Адам Хаан не сдастся. Он не сельский священник, не писарь и не кухарка. Его нельзя арестовать по подложному обвинению. Слишком велик будет грохот. В его руках — вся внешняя политика княжества. Он один до конца понимает и знает сложную, запутанную машину, которую представляет собой администрация Бамберга. Уничтожать противников — это одно, на это сгодится и Фёрнер. Вести же громоздкий, плохо управляемый корабль мимо рифов и скал — совсем другое.