Умеют ведь некоторые даже сидеть с комфортом, не то что психованный Дат.
За порог ступил единственный обитатель камеры. Пропорциями тела он походил на кряжистого Шфарича, но размерами его серьезно превосходил. До него на всех здешних обитателей я смотрел сверху вниз, но сейчас глаза наши оказались практически на одном уровне. Ну разве что на сантиметр-другой мои повыше. Но уж Дату до него далеко, а раньше даже с ним никто здесь не мог сравняться.
Но не габариты тут главное, а… Даже не знаю, как сформулировать, но с первого взгляда понятно, что это очень сильный человек. И речь здесь идет не о физической силе. Харизма, как говорится, так и прет. Грубое лицо будто небрежно высечено из камня, взгляд такой, будто не человек смотрит, а всесокрушающая буровая установка. А если вспомнить, что глаза — зеркало души, то душа у генерала куда беспощаднее, чем у воинства, что заявилось за ним в эту тюрьму.
— Генерал Грул, ждем ваших приказаний! — доложил Мушду.
Здоровяк не стал затягивать с ответом, рявкнув так, что чуть уши не заложило:
— Болваны! Какой от вас толк, если вы простейший замок открыть не могли?!
— Но…
— Молчать, когда вас не спрашивают! Хочу видеть, кого вы привлекли для такой работы? Наверняка тоже дурак, но в сравнении с вами он просто редкий гений! Показать!
Мушду, прикрывая меня собой, даже на цыпочки поднялся, но тут делать было нечего, пришлось отойти на шаг, показать пальцем, доложить все тем же солдафонским тоном:
— Вот он!
Грул единственный, кто при виде меня не вытаращил глаза от великого удивления. Чуть приподнял бровь, задал уточняющий вопрос:
— Это что еще за чучело?!
— Он… — Офицер на миг замялся. — Этот человек называет себя южным демоном. Имя его Леон, если не врет. Был обнаружен в специальном блоке вместе с этим, — указал в сторону Дата. — Надзиратели заявляли, что в камере он сидел один, а откуда взялся этот блестящий, не знают. В камере также обнаружена пентаграмма, с ее помощью якобы и был вызван демон.
— Не знаю, кто этот мошенник и откуда взялся, но то, что он поумнее вас, это Понятно. Я не о замке говорю, болваны вы мои, а о том, что этот малый ловко обвел вас всех вокруг пальца. У него, должно быть, есть основания скрывать от нас свою личность, вот и придумал с перепугу сказку. Хотя надо признать, что держится без видимого страха. Эй ты! Демон Леон! Согласен, что мои люди те еще болваны?!
— Целиком и полностью, — мгновенно ответил я. — И дело даже не в забавной истории с запертой дверью, а во многом другом.
— Например?
— Ну… я странно одет, но помимо одежды у меня есть и другие вещи, — продемонстрировал рюкзак. — А ведь среди них может быть бомба, и я могу оказаться тем злодеем, который должен вас лишить жизни.
Мушду отпрыгнул в сторону, будто ошпаренный, молниеносно выхватил револьвер.
— Стоять! — рявкнул ему генерал. — Болван! Приказа расстрелять пока не было! — Обернулся ко мне, растянул губы в неприглядной улыбке, будто сосиску на сосиску положили в хот-доге: — Вот с такими людьми приходится служить, уже устал с ними бороться.
— Вы сами подаете им дурной пример.
— Вот как? И чем же?
— Мне кажется, у вас сейчас достаточно непростой период в жизни, а вы тратите бесценное время на разговоры ни о чем. Ведь чем, по-вашему, вы сейчас занимаетесь?
Грул оказался достойным противником:
— Ну так ты занимаешься тем же самым: ведешь разговоры ни о чем в тот момент, когда жизнь твоя, очень может быть, отсчитывает свои последние минуты.
— Не могу с вами не согласиться. И я в куда более смешной ситуации: вот уже час в этом мире, а у меня до сих пор нет контракта. Скоро это перестанет забавлять.
Генерал как-то вдруг потерял ко мне всякий интерес, указав на Дата:
— Вот этот шут вызвал демона?
— Так точно! — ответил Шфарич. — Заключен по личному распоряжению наместника! Сидел без имени, под номером!
— Имя?!
Дат гордо выпрямился:
— Даатлькраас Таальчи Сиссарис из дома Ташшани, мастер душевного порядка, врачеватель заблудших душ, адепт Церкви Последнего Порядка, отрекшийся страж канона, смотритель за сущим, следящий за сущим, рожденный для…
— Молчать! — Лицо Грула аж перекосилось, видимо, он тоже не любил длинные имена. — Ты! Бегом разузнал про этого говоруна все, что можно. — А Леона пока в мою камеру, и никому с ним не говорить до моего распоряжения. Потом разберемся, ведь в одном он точно прав: мы тратим время непонятно на что, а его у нас немного.
И вот я опять в камере, все так же далеко от свободы, как и прежде. И то, что новое узилище комфортабельнее прежнего, не радует.
Может, я и в самом деле разбился тогда и теперь пребываю в специальном аду, предназначенном для воров? И обречен здесь отбывать вечное заключение практически ни за что, так, мелочовкой баловался.
Тоже вариант.
Окошко на двери распахнуто, за ним маячит физиономия часового. Тот, к сожалению, слишком ревностно относится к службе, что очень затрудняет план побега. Как покинуть помещение с одним выходом, да и тот заперт, я пока не знал, но то, что делать это надо как можно быстрее, — очевидно. Достаточно вспомнить красноречивый взгляд генерала. Он, похоже, тот еще душегуб даже на фоне всех своих убийц, а я непонятный для него фактор, что для простой солдатской души недопустимо. Один выстрел, и больше никаких вопросов. Обмануть такого намеками о проклятии для демоноубийцы попробовать можно, но неизвестно, сработает ли такая наивная сказка еще раз. К тому же ему необязательно самому марать руки, может просто отдать приказ, в армии для того и введена система званий.
Можно, конечно, хитро ввернуть пункт, где проклятие падет не только на исполнителя, но и на заказчика. Однако тут пары намеков может оказаться недостаточно, и вообще обстановка весьма нервная, я не могу нарадоваться на то, что мне позволили рот открыть и даже пространно высказываться. Но все очень быстро может измениться, тем более что пули тут не экономят.
И еще непонятно поведение генерала. Точнее, то, как он себя повел в самом конце, когда потерял ко мне интерес, почти полностью переключившись на Дата.
Что это на него нашло? Попробуй пойми толстокожего вояку непонятной мне армии, к тому же воюющей неизвестно где.
Рюкзак эти сволочи забрали, а это очень плохо, ведь там немало дорогих мне вещей. Глядишь, и помогли бы отсюда выбраться. Кое-что осталось под костюмом, но это жалкие крохи.
От нечего делать присел за стол и взял с полки первую попавшуюся книгу. Увы, облом полный. Дат говорить меня научил, а вот насчет чтения не подумал. Угловатые закорючки, никогда подобных не видел. От нечего делать попытался пересчитать, оказалось двадцать восемь видов. Небогатый алфавит, да и по языку понятно: на таком не стихи о неземной любви писать, а военные команды отдавать.