Андрей заметил, что к тарану галеры кто-то успел прицепить небольшой бочонок. Стоило галере чуть отойти, как знатно рвануло. Взрывом у каторги оторвало надводный таран, лишив ее заодно мостика для перехода на вражеский корабль. А еще турецкая пушка вместе с креплениями отлетела назад, покалечив много народу. Галера замерла на месте, подняв весла, а к борту навы подошла баржа, с которой в широкий пролом в борту навы хлынула толпа головорезов в разноцветных тюрбанах. Остальные полезли наверх, карабкаясь по оснастке, цепляясь за оторвавшиеся шкуры, да и просто лезли по веревкам, переброшенным на борт корабля.
Урман с рыцарями опрокинул закрепленные за бортом бочонки с известью. Турки и так визжали, а получив известь в рожу, так вовсе завыли нечеловеческими голосами. Из крытой баржи на свет божий появлялись все новые толпы ворогов, словно из бездонной бочки.
Данила крутил своей секирой, срубая головы, появлявшиеся над бортом, но вместо одной отрубленной башки сразу же появлялись три новые. Рыцари, вооружившись особыми мечами, оставлявшими на теле страшные раны, без устали махали своим страшным оружием. Люди Шателена кололи осман пиками, но все больше разбойников забиралось на борт корабля, постепенно тесня защитников к мачте.
– Вот теперь в самый раз, – Кузьма поднес раскаленный прут, подобранный из жаровни, к запальному отверстию пушки. Пушку заранее закрепили вдоль борта, направив дуло вниз под углом. Жахнуло знатно. Картечь прорубила широкую просеку, сметя карабкающихся на корабль осман и толпившихся у пролома в борту навы.
– Ты бы, государь, посмотрел, что там, в трюме, – обратился к Андрею Кузьма. – Боюсь, не сдюжат там мужи наши. Ишь, как бесермены прут…
Андрей кивнул, направляясь к трапу, ведущему вниз. Кузьма бросил кидать камни, ухватившись за совсем маленькую пушечку, заряженную картечью. Когда Андрей спускался вниз, громыхнуло дважды, слева и справа. Это с носового кастля открыл огонь воевода. Андрей задержался, чтобы перекинуться парой фраз с невестой Луки. Деваха продолжала стрелять из арбалета, высунув язычок от усердия, видно, перезаряжать самострел устала. Не женское это дело, война. Князь осторожно выглянул из бойницы. Рыбацкие баркасы, осмелев, подошли к борту навы, а парочка так и вовсе пришвартовалась к фусте, и по трапам обезлюдевшей галеры шустро перебирались к борту навы.
Картечь снесла карабкавшихся на борт, но остальные упрямо лезли наверх, зажав в зубах кинжалы и тесаки для разделки рыбы. Андрей закрыл бойницы щитами, все-таки людей на наве не хватало, а вместе с Кларой тут осталось только двое, и тот один из них ранен в руку. Оставив девушку, Андрей поспешил в трюм.
В трюме шел бой. Османы продвинулись немного, дальнейшему их продвижению мешали тела их павших товарищей. Проходы-то узкие, сильно не развернешься, да и от арбалетного болта не уклониться. Андрей благоразумно прихватил с собой пару пищалей.
Пока защитники перезаряжали единственный оставшийся самострел, двое воинов орудовали короткими копьями, не давая врагу приблизиться для рукопашной схватки. Османам двигаться затруднительно, мешали трупы под ногами, кто-нибудь да споткнется, и тогда жало копья вонзалось в тело несчастливца. Копья чем хороши – они отлично пробивали кольчуги и стеганые халаты. Кожаный панцирь удар копья держал не в пример лучше.
Андрей проверил фитили – все в порядке. Положив первую пищаль на плечо впереди стоящего воина, Андрей нажал на курок. Все пространство заволокло пороховым дымом, сквозь него, наобум, воины кололи пиками, даже кого-то подцепили, раз раздался громкий крик боли в ответ.
Так они отвоевали с метр, но теперь у них самих под ногами валялись тела, мешавшие твердо стоять на ногах. Самострельщик пустил стрелку, поразив еще одного османа. Андрей дождался, когда враги откинут умирающего в сторону, чтобы занять его место, и снова выстрелил, почти не целясь. В этот раз пищаль оказалась заряжена не дробью, а тремя увесистыми свинцовыми шариками. Кого убило, а кого ранило, не разглядеть, но копья немцев, а это были люди баронета, заработали как иглы швейных машинок, и как результат – еще метр отыграли.
Самострельщик, отложив самострел, на всякий случай вонзал кинжал в лежащие под ногами тела. Не зря. Пару раз в ответ звучали приглушенные предсмертные вскрики, а то и вовсе глухой хрип.
Дышать было тяжело, просто невозможно. Винные испарения одурманивали. Таран галеры разбил несколько бочек с вином. Оно разлилось широкой рекой, смешавшись с кровью убитых и раненых турок.
Все, и османы, и воины Андрея, словно озверели, яростно убивая друг друга без всякой жалости. Но численный перевес осман сыграл свою роль, добравшись до пролома, русские остановились, не решаясь атаковать, так как, выйдя из узкого прохода между рядами бочек и ящиков, сразу потеряют преимущество. Турки тогда легко перебьют малочисленных защитников. Андрею даже пришлось скомандовать отступление, так как у осман обнаружился арбалетчик, подстреливший одного копейщика в ногу. Раненый воин отвлекся, посмотреть на рану, и получил колющий удар в шею тесаком. Обе раны оказались пустяшными, но потеря крови быстро ослабила воина, Андрей вытолкнул подранка назад, сам заняв его место.
В отменной броне ему не страшны болты, ну почти не страшны. Случилась патовая ситуация. Османы не могли продвигаться вперед, а Андрей не мог атаковать. Но что-то нужно было предпринять, пока османы не разбили остальные бочки и не расширили проход, а они уже стали крушить мешавшие им бочки с вином.
Андрей слышал, как наверху приглушенно громыхают пищали, но не знал, как там обстоят дела.
Османы, забравшись на судно, сумели оттеснить рыцарей от бортов. Шателен с Данилой отступили за сети, развешенные у мачт, отходя к корме. Дитрих споткнулся о распростертое на палубе тело и свалился в сети, моментально запутавшись в них. Османы выбили меч из его рук, отобрали кинжал и, к счастью для Кабана, оставили рыцаря без внимания, чем больше барахтается, тем сильнее запутывается.
С кастелей на палубу выплеснули жидкое мыло. Горшки с известью побоялись кидать, ограничились мылом. Османы, поскальзываясь на отполированных до блеска досках палубы, стали неуклюже падать, также попадая в сети, но эта мера лишь на минуту-другую дала передышку рыцарям, потерявших двоих своих бойцов. Шателена с фланга прикрывали только двое, а урману прикрытие без надобности. Османы не решались близко подходить к Даниле, не без основания опасаясь его смертельной секиры.
С громким криком с лестницы, ведущей на носовой кастль, раскидывая осман мощными ударами, сбежал вниз, на палубу Авак. Парень раздавал удары направо и налево, абсолютно пренебрегая защитой. Короткий итальянский меч-спата сверкал на ярком солнце, а брызги крови, летевшие с лезвия меча, переливаясь на свету, напоминали драгоценные камни-гранаты. Кольчуга, выданная Аваку Кузьмой, надежно защищала тело парня, турки, быстро сообразив, что ее не просечь, старались наносить удары по рукам и ногам армянина.
Авак, действительно, оказался воином, даже больше, это был воин от бога. Касалось бы, что османы, окружившие парня, сейчас изрубят его на куски, но он умудрялся оставаться невредимым, а вот его противники разлетались по сторонам, кто получив пинка, кто схлопотав по роже навершием меча, а кто и вовсе с распоротым животом или отрубленной кистью. Это на скользкой-то от жидкого мыла палубе и развешенных повсюду сетях! Авак увлекся, не сразу сообразив, что замыслили его противники. Два бронных османа рванулись к парню и просто сбили его с ног, опрокинув на спину, прямо на сети. Дюжина клинков как минимум опустились на парня, рассекая плоть на руках и ногах. Сильным ударом осман рассек сеть, освободив голову умирающего Авака и отсек парню голову. Ухватив ее за волосы, высоко поднял ее вверх, оглашая палубу победным кличем. Турецкие разбойники ответили ему мощным ревом из десятка глоток.