Учитывая то, какие отношения были между Россией и Великобританией, можно сказать, что британцы переступали через себя, вручая высокие, рыцарские награды русским.
Британцы обладают редкостным тактом и умением вести себя на протокольных и церемониальных мероприятиях – одновременно держа дистанцию и развлекаясь. Мы так не можем, у нас либо работа, либо развлечение, либо кабинет и сухие канцелярские фразы, либо баня, пиво и девочки. Здесь же – подошел Герт и сказал, что один человек хочет меня видеть… мы отошли чуть в сторонку, где мы никому не мешали. Там уже стоял с почти не тронутым бокалом «Боллинджера» неприметный человек с застывшим и чересчур светлым лицом…
– Сэр…
Человек кивнул.
– Коммодор Гилберт Чарстон, барон Чарстон, директор специальных операций Его Величества. Владимир Волков, военный подрядчик.
Представив нас друг другу, Герт испарился. Профессионально, ничего не скажешь. И главное – с тактом… хотя… чего говорить, если тут до сих пор полковые балы и приемы практикуются…
Как-то некстати вспомнилось – когда я был совсем еще салагой, у нас в части был особист, который считал своей основной обязанностью недопущение… как он сам это называл, «алкогольного разложения» личного состава. Он плел агентурные сети, проводил спецоперации, сидел в засадах с прибором ночного видения только ради одной цели – чтобы вскрыть нычки со спиртсодержащими жидкостями и пути поставки спиртного через забор воинской части. Его борьба с пьянством имела характер настоящей паранойи.
– Много лет назад, – сказал барон Чарстон, – я уже имел дело с русским спецназом. На память от него у меня осталось вот это, – он показал на свое лицо, – надо сказать, очень хорошая память. Это было давно. В стране, которая уже не существует.
…
– Ваше Величество испытывает к вам необъяснимую… приязнь. Только поэтому вам не предъявлено уголовное обвинение в применении смертельного насилия. Однако вынужден вас предупредить…
– Господин барон, – перебил его я, – вам нравится страна, в которой вы живете? Не возвышенно, а так – повседневно, буднично. Что творится на улицах. Что творится в метро. Что творится в кварталах. Нравится?
Барон отпил из своего бокала. Долго молчал, потом сказал:
– Хорошо. Как вам будет угодно…
В общем-то произошедшее на Солун-сквере было нетипичным для меня. В Британии не принято так резко, пусть даже иносказательно, высказывать все, что вы думаете, в лицо собеседнику или обвинять его в чем-то, даже если он не прав. Особенно болезненно британцы воспринимают такие замечания от чужака. Я считаю, что не стоит лезть с собственным уставом в чужой монастырь, и потому всегда старался вести себя так, как ведут себя англичане. Много в этом мне помогла Настя – она была постоянным участником светской жизни Лондона и очень во многом разбиралась лучше меня.
Бред…
Какой-то дикий бред и безумие в том, что я, человек, который раз за разом ставит свою жизнь на кон, жив, а она…
А она здесь. Под этим холмиком земли…
– Сэр…
– Да, – я снова вернулся в этот мир.
– Простите… еще один вопрос. Что написать на надгробье?
Я подумал… голова совсем не соображает. Какой-то шум в ушах.
– Прости.
– Сэр.
– Одно слово. Прости. И все.
– Да, сэр.
Я, не глядя, подписал какой-то документ, выписал чек на нужную сумму – и мастер, который должен был сделать надгробье, поспешно ушел. Очевидно, он не слишком-то хорошо чувствовал себя в моем обществе.
Как и я – в его.
На горизонте погромыхивала гроза, громоздились тучи, а я все стоял и смотрел…
Стоял и смотрел…
Вопрос не в том, смогу ли я жить дальше. Конечно, смогу, я столько уже потерял… стольких. Вопрос в том, КАК мне дальше жить. Как жить так, чтобы больше – не терять.
Так я и стоял, пока не подошел еще один человек. Это был Герт, в военной форме и с песочного цвета беретом САС под погоном. Он неловко наклонился и положил на могильный холмик букет красных маков. В Великобритании так было принято чествовать павших в войне.
– Все считают, что она стала жертвой преступника, – сказал он, – но мы-то с тобой знаем, что это не так, верно?
…
– Война проникла в наши дома, друг…
– Да.
– Хочешь об этом поговорить?
– Нет.
Герт тяжело вздохнул.
– Тогда поехали.
– Куда?
– Там, где сидят люди, которые хотят об этом поговорить.
Мы снова вернулись в Лондон, где вовсю громыхала гроза. Под проливным дождем припарковались на крытой огромным прозрачным куполом внешней стоянке Темз-Хауса – дома, в котором располагалась легальная штаб-квартира MI6, британской секретной разведывательной службы…
Прошли внутрь. Там с нас потребовали документы, и какое-то время пришлось ждать, пока на меня выпишут внутренний пропуск. Пропуск представлял собой карточку с чипом, ярко-желтого цвета – визитер. Потом нас пропустили через «газовую камеру» – она улавливает мельчайшие частицы оружейного масла или взрывчатки от человека.
– Говорят… – пошутил я, проходя через эту камеру, – особые породы пчел неплохо чувствуют взрывчатку.
– Мы пьем обычно с сахаром, сэр… – в тон ответил сотрудник службы безопасности, – проходите. Карточку постоянно держите при себе, она – подтверждение вашего допуска…
За газовой камерой нас ожидала довольно строго одетая, но не лишенная привлекательности женщина, тридцать плюс. Она одарила нас дежурной улыбкой и повела нас к лифтам.
Поднявшись на лифте, мы прошли коридором – серый, износостойкий ковер и освещение на основе светонитей [51] . На дверях не было табличек, и я заметил, что они расположены со слишком большими промежутками друг между другом. Это либо этаж, где сидит большое начальство, либо за дверями – вовсе не кабинеты.
Одну дверь женщина толкнула и пригласила войти.
За ней оказалось что-то вроде комнаты для оперативных совещаний, обставленной так, как умеют только британцы – у них старинное и современное не противоречит друг другу и не выглядит диссонансом. Дорогое дерево, кожа и картины на стенах совмещались со столом, поверхность которого представляла собой один большой экран, имажором и довольно интересным освещением – участки, окрашенные краской со светонитями, чередовались с участками с обычным покрытием полосами – своего рода зебра [52] . Необычно.