Запах вывел Уголка на людную улицу, подвел к троллейбусной остановке и предательски оборвался, потому что ветер теперь дул в противоположную сторону. Уголок повел носом, но нос ничем больше не мог ему помочь. Уголок прислушался. Уши помогли ему еще меньше, чем нос. «Придется носить ошейник от блох или спать на балконе!» – с тоской подумал он и отчего-то, совершенно помимо своей воли, протяжно завыл вслед уходящему троллейбусу. Вдруг он увидел или ему показалось… В заднем окне троллейбуса ярким пятном мелькнуло что-то желтое. И, напрочь позабыв про имеющееся у него чувство собственного достоинства, ни в грош не ставя свою независимость и будучи совершенно не уверен в собственной неприкосновенности, щенок Уголок с лаем и отчаянным визгом бросился за троллейбусом. Троллейбус набирал скорость, лапы у щенка скользили по мокрому асфальту, а желтая кареглазая курточка – это была она! – никак не оборачивалась.

– Остановите троллейбус! – закричала вдруг девочка в желтой курточке. – Остановите! Срочно! Мне надо!

Она не видела бегущего за машиной щенка, просто иногда так бывает, что…

Конечно, водитель не стал тормозить посередине улицы. Он медленно подъехал к следующей остановке, остановился и неторопливо открыл двери. Девочка вылетела из троллейбуса и стремглав бросилась через дорогу, чтобы ехать обратно. На середине она остановилась, пропуская поток машин, несущихся в сторону рынка. Уголок увидел ее издали…

«Школа, бассейн, ванильное моро-оженое! – блаженно думал Уголок, уткнув голову в теплое желтое облако, которое несло его домой, крепко прижав к себе, – беготня за мячиком, кормежка украдкой котлетками со своей тарелки и бесплатная поездка в класс в разрисованном ранце… То, что надо!»

От комплекса неполноценности не осталось и следа. Собственное достоинство куда-то исчезло. Неприкосновенность стала совершенно ненужной. А на независимость, даже самую что ни на есть независимую на свете, щенок Уголок сейчас ни за что бы не променял то чувство, которое росло и крепло в нем с каждой минутой. Это чувство было чувство щенячьего восторга, которое очень скоро обещало перерасти в чувство собачьей преданности. На этот раз это было его, его собственное чувство. И раз оно было, то все остальное уже не имело ровным счетом никакого значения.

Коварная парта

Один мальчик сидел на уроке математики и дырявил карандашом ластик. И даже не карандашом, а ручкой с золотым пером. Вообще-то это был хороший мальчик, просто ему делать было нечего, пока учительница теорему объясняла. А звали его Ферапонт Опилкин. Вот, значит, сидел этот Ферапонт и сосредоточенно портил ластик. К моменту, когда учительница подошла к самой главной части своего рассказа, опилкинский ластик оказался полностью продырявленным. Более того, золотое перо, пройдя сквозь ластик, ухитрилось зацепить стол-парту и застрять в ее поверхности.

– Дети, откройте тетради и запишите определение! – громко сказала учительница.

Опилкин открыл тетрадь и попытался вытащить перо из столешницы. Но оно сидело намертво.

– Вот зараза! – пробормотал Опилкин и потянул посильнее.

Но перо даже не шелохнулось. Ферапонт подтащил резинку повыше, чтобы рассмотреть, в чем там дело. Оказалось, что кончик ручки угодил в неизвестно откуда взявшуюся щель, которая тянется почти через весь стол.

– Если гипотенуза и катет одного прямоугольного треугольника, – начала диктовать учительница, – равны гипотенузе и катету другого треугольника…

Ферапонт вдохнул побольше воздуха и дернул ручку на себя со всей дури. Ручка из парты выдернулась, а сам Ферапонт не удержался и отлетел спиной на соседнюю парту, за которой трудилась круглая отличница и гордость класса Анечка Мимозова. Анечка взвизгнула от неожиданности как поросенок и вскочила с места, въехав при этом локтем в глаз сидящей с ней рядом троечнице Олесе Ромашкиной. Олеся схватилась за глаз и расплакалась.

– Как ты себя ведешь, Опилкин? – на законных основаниях возмутилась учительница. – Почему ты не записываешь теорему, а падаешь вместо этого на Мимозову с Ромашкиной?

– Да нужна мне эта Мимозова! – насупился Опилкин. – У меня ручка в парте застряла, я ее вытаскивал.

– Ну и что, вытащил? – вздохнула учительница.

Ферапонт внимательно посмотрел на ручку:

– Ручку вытащил, а перо нет. Оно золотое, между прочим. Мне папа, наверное, голову за него отвинтит. Это его ручка, рабочая. Он над ней вообще трясется, в сейф даже запирает. Я у него ее на один день взял – и вот…

Олеся продолжала реветь, держась за глаз. На самом деле с ее драгоценным глазом ничего особенного не произошло, просто на следующем уроке ожидалась самостоятельная по биологии, писать которую Ромашкиной совершенно не хотелось.

– Ольга Сергеевна, можно, я Олесю домой провожу? У нее синяк и сотрясение мозга, наверное! – заботливо придерживая подружку, попросила Анечка, которая тоже не горела желанием писать самостоятельную по биологии, хотя и была круглой отличницей.

– Лучше проводи ее к врачу и возвращайся в класс! – ответила учительница. – А все остальные угомонились и записываем теорему. Если гипотенуза и катет одного прямоугольного треугольника…

Те, кто не играл в морской бой и не посылал друг дружке эсэмэски, обреченно принялись записывать теорему про гипотенузу. А Ферапонт Опилкин сел за свою парту и попытался подцепить ногтем золотое перо, за которое папа мог отвинтить ему голову. Ну, отвинтить, положим, не отвинтил бы, но неприятного разговора было бы не избежать.

Перо ехидно блестело и отсвечивало в золотом октябрьском солнце. Но не выковыривалось. Кстати, Ферапонт мог бы поклясться, что за последнюю минуту щель стала чуть ли не вдвое шире. Да какое там за последнюю минуту! Щель росла так стремительно, что этого невозможно было не заметить! Ферапонт сморгнул, протер для верности глаза и почувствовал, как у него во рту становится сухо и одновременно как-то немного сладко. Но только неприятно сладко. Так иногда бывает, когда тебе сообщают, что завтра надо идти к зубному.

– Опилкин! – резко вернул его к действительности возмущенный голос учительницы. – Будешь ты писать или нет, горе мое?

– П-п-понимаете, – заикаясь, проговорил Опилкин, тыча пальцем в столешницу, – она увеличивается!

Класс дружно заржал.

– Кто увеличивается? – вскипела учительница. – Ты срываешь урок! Сейчас же достань свое дурацкое золотое перо и садись на место, или я вызову твоих родителей!

Ферапонт вздохнул, ухватил злополучное перо двумя пальцами и… И тут такое началось!