Но ее бывший муж этого не сделал и лишь тяжело привалился одним плечом к стене. Он смотрел на нее, и в глазах его читалось такое страдание, что она уже знала конец истории, как будто он сам ей все рассказал. Что, собственно, он и сделал, сдавленным шепотом. Эллиот даже пришлось напрячь слух, чтобы услышать, что он говорит:
– Отец уезжал на операции. В самые разные концы мира. На месяц или два, иногда на три. Она говорила, будто ей страшно оставаться одной в доме. Хотя она не была одна – с нею были мы с Уиллом. Но кто мы были такие? Дети. Какие из нас защитники? – Чарли облизал губы, и Индия заметила, что язык его был почти бесцветным. – Первым делом мы обшаривали весь дом. Я входил в комнату первым, чтобы убедиться, что там никого нет. В каждую комнату, кстати. Наверху, внизу, в подвале… Мы брали с собой фонарик, потому что она говорила, что это важно. Нельзя, чтобы посторонние, если они в доме, узнали, что мы их ищем. Это была полная бессмыслица, но все вокруг было полной бессмыслицей. Ее спальню мы проверяли последней…
– Чарли, – перебила его Индия, – ты можешь ничего не рассказывать.
– Наверное, я все-таки должен. Что там они говорят? Что я сам говорю собственным пациентам? – Он горько усмехнулся. – Вы больны лишь в той мере, в какой больны и ваши секреты. Бог мой, ведь то же самое можно сказать и обо мне! Я тоже был болен в той мере, в какой больны мои секреты, причем с раннего детства.
– Чарли, не надо.
– Она оставалась стоять снаружи, а я заходил к ней в комнату, – упрямо продолжал он. – Заглядывал под кровать, за шторы, в шкафы, и все время думал, что в любую минуту написаю в штаны от страха. Но я не мог ей этого сказать, потому что она говорила мне, что я большой и храбрый. «Ты главный мужчина в доме, мой дорогой, – говорила она. – Ты взрослый и храбрый». Разве это не то, кем хочет быть любой шестилетний мальчонка?
– Тебе было всего шесть?
– Да, но она боялась спать одна, когда отец уезжал. И это при том, что мы обыскивали дом от чердака и до подвала, проверяли, замкнуты ли все окна и двери. Поспи с мамочкой, пока папа своими операциями спасает мир, говорила она. Мамочка должна чувствовать себя в безопасности. С этого все и началось. «Обними меня, Чарли, прижмись ко мне. Ты знаешь, как ложиться ложечкой, мой дорогой мальчик? Прижмись ко мне сзади. Обними меня крепко-крепко. Маме приятно, когда твои руки будут держать ее грудь. Ты ведь держался за мою грудь, когда был совсем маленьким… Ага, вот так. Сделай ладонь чашечкой, мой дорогой. Да-да, вот так. Держи сосок между пальчиками. Если хочешь, можешь его сжать. Ну как? Правда, приятно? Вот теперь, Чарли, я могу уснуть. Мне так хорошо спится, когда ты рядом». И так далее, и тому подобное.
– И как долго она это… делала? – спросила Индия.
– Довольно долго, – ответил Голдейкер. – Но все прекратилось, когда она ушла от отца к Алистеру. Я тогда подумал… уф-ф-ф, наконец-то этого больше не будет! Что было, то было… Кстати, а что было? Подумаешь, ерунда какая! Это ведь ничего не значит. Ей просто было страшно одной, а отца рядом не было. Теперь же, сказал я себе, у нее есть Алистер, и он всегда дома, так что теперь ей нечего бояться. Чего я не знал… – Он кивком указал на блокнот у нее на коленях.
– Она переключилась на Уилла.
– И уже не могла остановиться. Ей требовалось все больше и больше. Я же ничего не знал. Бог свидетель, я ничего не знал! Пока Лили не дала мне этот блокнот.
– Лили? Но как он к ней попал? И когда она отдала его тебе? Как давно ты это знал?
Чарльз пристально посмотрел на бывшую жену, как будто давая ей возможность догадаться самой, а затем встал и перешел в гостиную, где сел в кресло, и молча стал ждать.
– Чарли! – окликнула его Эллиот.
– Ты сама знаешь, Индия. Ты предпочла бы не знать, но ты знаешь.
– Честное слово, я понятия не имею! Разве что… он каким-то образом попал к Лили после смерти Уилла. Потому что он вряд ли хотел бы, чтобы она узнала. Ни Лили, ни кто-то другой.
Внезапно женщину осенило.
– Конверт, – догадалась она. – Открытие мемориала. Лили была на соседней улице, наблюдала и… О боже, Чарли, ведь это я дала его тебе! Зачем только я подняла его, почему не оставила его лежать в траве! Ты тогда сказал, что передашь его полиции. Ты поклялся, что сделаешь это. Ты дал мне слово.
– И я его сдержал. Я отнес блокнот в полицию, – подтвердил Голдейкер. – Но когда они увидели, что это такое, то вернули назад. Это же не бомба и не споры сибирской язвы! Для них это был всего лишь какой-то старый блокнот с рисунками и какими-то каракулями, которые они даже не потрудились прочесть. И все потому, что это не имело ни малейшего отношения к предписанию полиции.
– Ты прочел его сразу?
– Да, прямо в вестибюле полицейского участка. Мне хотелось понять, зачем Лили понадобилось, чтобы он попал ко мне в руки. И когда я увидел, когда узнал… Пойми, Индия, я должен был за него отомстить. Если хорошенько подумать, то, наверное, я также хотел отомстить за себя. Ничего другого мне не оставалось. Раньше я не понимал, но потом до меня дошло: эти его приступы были из-за нее. Для него это был единственный способ сказать мне, что она с ним творит. И поэтому я должен был отомстить.
Индия в упор посмотрела на мужа и сделала глубокий вдох. Тот как будто застрял у нее в груди.
– Отомстить, – повторила женщина. Вот и все, что она смогла из себя выжать. Ей хотелось одного: поскорее уйти прочь из этого дома и никогда не видеть ни его, ни Чарли. Увы, она уже отправилась вместе с ним в этот путь и понимала, что должна его завершить.
– Я никогда не желал зла Клэр, – продолжал между тем Голдейкер. – Боже упаси! Ни единой минуты. И когда она умерла… когда полиция… я даже не представляю, как к ней попала зубная паста моей матери.
– Боже мой, Чарли!..
– Теперь ты понимаешь, Индия, что это был я? Порядочная женщина погибла от моей руки, и…
– Прошу тебя, не надо, – прошептала Эллиот, отказываясь слушать. Но затем, поскольку это была часть их совместного пути, она все-таки спросила: – И как тебе это удалось?
– После открытия мемориала Уилла я раза четыре или пять приезжал в Дорсет мирить ее с Алистером. Это из-за его романа с Шэрон Холси. Все оказалось довольно легко. Предварительные изыскания я провел здесь, в Лондоне, в интернет-кафе. Достаточно было вбить в поисковик запрос. Но мне требовалось «наследить» в компьютерах в Дорсете, причем в разные дни. Поэтому я и ездил туда несколько раз.
– А Лили? Она в курсе?
– Отчасти. Я привлек ее, как только сделал заказ. Мне было известно, когда посылка будет доставлена. От Лили требовалось лишь прийти в пекарню и незаметно подождать там, пока не принесут посылку. Конечно, это был риск, но даже если б она по какой-то причине ее не получила, мать, увидев на упаковке ее имя, никогда бы ее не вскрыла. Она позвонила бы в полицию. Разумеется, вскрой копы посылку, у Лили возникли бы проблемы, но я был уверен, что она сумеет спрятаться в пекарне. В конце концов, это ведь делалось ради Уилла. Так и случилось. Получив сверток, Лили переслала его мне. Она так и не узнала, что там внутри. – Чарльз посмотрел вниз, на свои голые ноги, такие же беззащитные, как и в шесть лет, когда он служил игрушкой для собственной матери. – У меня и в мыслях не было… я до сих пор не знаю, как… Клэр… – Он вздохнул и скорбно добавил: – Господи, ну почему не мать!