Волка Ладомира Вилюга ненавидел особенно сильно, не мог простить ему убитого закадычного друга Якуню и киевских ратников, которых этот зверь с эолотыми волосами резал как телят на волховском берегу. А ликом этот Перунов ближник даже приятен, и ни одна женщина, взглянув в эти зелёные глаза, не догадается, сколько лютости кроется в волчьем сердце.
Перед Детинцем уже собралась толпа, в основном старики да женщины с детьми на руках. Вилюга знал, что собрались они неспроста - будут просить Ярополка не воевать с Владимиром и не обрекать родненцев на страшную участь. Женщин Вилюга понимал, а вот тех, кто их голосами взывал к княжьему сердцу, с подлым расчётом воспользоваться чужой добротой в своих целях - ненавидел. Мало им просто убить князя, так надо ещё, чтобы он сам пошёл под те Перуновы ножи, в этом, наверное, для злого бога особая сладость.
Боярин Блуд одобрительно посматривал на родненнскую толпу. Гостята и городская старшина сдержали слово. Ярополк не может не дрогнуть сердцем - и киевляне от него отвернулись, и родненцы. Выходит, печать проклятия на нём. Нельзя бесконечно спорить с славянскими богами, которые повернулись к братоубийце спиной.
От мыслей собственных или от тусклых глаз Ярополка, но по спине боярина пробежал холодок. Ну как попадёт шлея под хвост незадачливому князю, да взбрыкнёт он норовистым жеребцом, смахнув напоследок голову ближнику. А ближний боярин у Ярополка ныне только один - Блуд, а все остальные при Владимире. Оно конечно, и боярин Мечислав не белый лебедь, но других-то и вовсе след простыл. Остался князь при дружине в четыреста мечников во главе с туповатым Одинцом. Куда уж тут ратиться с Владимиром.
- Надо мириться, князь Ярополк, - вздохнул Блуд. - Родню всё равно не удержать.
- А твоя усадьба уцелела, боярин Мечислав? - Ярополк даже глаз не поднял на советчика, смотрел в пол.
- Коли уцелела, то до поры, - не сразу нашёлся боярин. - Приехал ко мне ныне холоп с вестями от жёнок - стоит усадьба. Князь Владимир оказался хитрее, чем мы думали, и не стал разорять киевскую старшину и чёрный люд. А именно на это у нас был расчёт. А раз всё по иному повернулось, то нет уже смысла в родненском сидении. Под стенами Детинца стоят местные жёнки с чадами на руках и молят тебя о том, чтобы ушёл ты из Родни без драки. Ну а коли подойдёт к городу Владимир, то и вовсе взбаламутится народ, а старшина откроет ворота, как это было в Киеве.
Ярополк поднял на Блуда глаза, и из этих глаз неожиданно пыхнул огонь:
- А может, коли не ушёл бы Великий князь, то и киевляне не открыли бы ворота?
- Про это раньше думать надо было, князь, - развёл руками Блуд. - Теперь не о великом столе следует заботиться, а о собственных головах.
- О своей ты, Мечислав, больше печёшься, чем о моей, - усмехнулся Ярополк, но глаза его уже успели погаснуть.
- Так ведь больше о ней печалиться некому, - передёрнул плечами боярин. - Мы с тобой, княж Ярополк, связаны одной верёвочкой. Коли останешься ты врагом Владимира, то и мне в Киеве не сносить головы, а коли помиришься с Владимиром то и за меня замолвишь слово. От Турова до Киева путь неблизкий, но коли посчитать с умом, то окажется он короче, чем от Родни. Перун капризный бог и не всё время будет потакать Владимиру.
Молчат старшие княжьи дружинники, внимая боярину Блуду, даже Одинец молчит. Поняли все, что для войны с Владимиром сил нет, а коли уезжать из Родни, то в Туров, а не метаться по чужим землям, где ещё неведомо как встретят.
- Не верь боярину, князь Ярополк, - крикнул Вилюга. - У него по сей час сидят посланцы Владимира и думают, как извести тебя.
От такого Вилюгиного охальства боярин Блуд едва не лишился речи, а стоявшие вокруг князя мечники злобно загудели и засверкали глазами. Лишь Ярополк мягко улыбнулся боярину:
- Что скажешь нам, Мечислав, в своё оправдание?
- Так я того посланца ни от чьих глаз не прячу, - нашёлся Блуд. - И не Владимиром он послан, а боярами Ставром и Хабаром, которые хотят всё миром уладить меж тобой и твоим братом. А, всё остальное зависит от тебя князь Ярополк, лить кровь или договориться ладом.
- Не ходи, князь, - снова встрял Вилюга. - Не даст тебе Владимир княжества Туровского, а казнит во славу Перуна, как это он уже сотворил с боярином Привалом, и с князем Рогволдом.
Пригрел боярин Блуд змеюку на груди. И как проглядел чужое коварство, ума не приложить. Сверлил Блуд бешеными глазами неслуха, а с того как с гуся вода. Да что же это делается на белом свете, коли мечник начнёт ближнего боярина лаять не потребно.
- И князь Рогволд, и воевода Привал воевали с Владимиром, а князь Ярополк ушёл добром из Киева, капли крови не сронив - за что его казнить, дурья твоя голова?
Произвели эти слова Блуда впечатление на Ярополка или нет, судить трудно, а вот на мечников произвели, даже смурной Одинец кивнул головой. Что ни говори, а разумно всё рассудил боярин Мечислав. Большой крови между Ярополком и Владимиром не было, а потому вполне они могут договориться. Все-таки сыновья одного отца, оба Рюрикова рода. А мечник Вилюга городит что-то уж совсем непотребное. Коли поднимет князь Владимир руку на приехавшего с миром Ярополка, то люди никогда не простят ему этой смерти. И Перун не одобрит братоубийства в отцовских палатах. Oб этом от имени дружины князю сказал Одинец. И ещё сказал смурной воевода, что мириться с Владимиром или воевать, решать самому Ярополку, но в словах боярина Мечислава есть своя правда, и князь это должен учесть.
Блуд, опасавшийся отпора с этой стороны, вздохнул с облегчением. А с Вилюги он ещё три шкуры снимет за срамные слова. Ведь едва под лютую смерть не подвёл своего боярина. Добро ещё, что хватило у Блуда ума вывернуться, помянув Ставра и Хабара, а то взлютовал бы Ярополк, у которого ныне не поймёшь, что творится в голове.
А Ярополк молчал, и в этом молчании не согласие было, а обречённость. И Вилюга вдруг понял, что этого человека уже не спасти. Кто-то там, неведомо где, уже вынес ему свой приговор, и дело остаётся за малым - привести его в исполнение. Всё, что дано было свершить ему в этой жизни, Ярополк свершил, а на большее сил у него уже нет. И никакие слова Вилюги его участь изменить не могли, а потому и не стал больше спорить мечник с боярином Блудом, смирился с неизбежным.
И даже когда в доме Гостяты набросились на него десять верных боярских псов, он им противиться не стал, а просто принял всё как есть, как неизбежное возмездие за попытку вмешаться в дела давно решённые и не подлежащие отмене. Боярин Блуд долго топтал Вилюгу ногами и брызгал слюной. Совсем ополоумел боярин от перенесённого страха и от той неизвестности, что ждала его впереди, а потому и вымещал свою неуверенность на взбунтовавшемся мечнике. Перунов ближник Бакуня только посмеивался, глядя на Вилюгины муки. Истязали мечника в подвале Гостятиного дома, наглухо прикрыв двери, дабы крики неслуха не долетали до чужих ушей. Но Вилюга не кричал вовсе, во всяком случае, не слышал своих криков, а слышал только громкое шипение, вырывающееся из заросшего шерстью Блудова рта: