– Поэтому силовики и не могут добраться до меня, – сказал тек-инженер. – Думают, что добрались, а потом… Бах! И меня уже нет.
– Зачем ты проделал это со мной?
– Ты хотела узнать. А иногда лучше один раз увидеть, чем…
Сейчас Кейко вспомнила этот разговор так, как будто он произошел пару дней назад. Странно, но за последние годы она не знала, что существует тек-мастер, не помнила, словно кто-то блокировал эту часть жизни. «До чего же зыбким стал мир, – подумала Кейко. – Поддельные гнезда, поддельные птицы, поддельные воспоминания». Еще она подумала, что вся ее жизнь в Токио могла быть подделкой. Весь Токио мог быть подделкой. Весь мир. Все это может оказаться очередным циклом исправления в коррекционной тюрьме.
Они говорят, что дают тебе шанс исправиться, измениться, но в действительности хотят, чтобы ты стал похожим на них, соответствовал их представлениям. Как синергик, начавший смотреть вместе с хозяйкой нейронные трансляции. Никто, создавая его, не планировал, что он это сделает. Но если он это сделал, то значит, у него в биоэлектронных мозгах произошел сбой. За ним пришли технологические инквизиторы. Когда-то давно эти же инквизиторы приходили за людьми, мышление которых не вписывалось в понимание церковных инквизиторов мира. Только тогда это была фанатичная религия, сейчас – фанатичная технократия. Раньше Кейко всегда думала, что когда-нибудь технократы устанут от всех своих противников, выпишут один общий ордер и бросят их в коррекционную тюрьму. Сейчас ей показалось, что эти мысли стали реальностью. «И что теперь? – подумала она. – Сколько циклов нам дадут на исправление?»
Ворона на дереве каркнула, расправила крылья и неожиданно исчезла. Следом за вороной исчезло дерево, на котором она сидела, конура с трехлапым псом. Мир обесцветился, его четкость смазалась. Нечто подобное происходило и в голове. Кейко чувствовала, как мысли и воспоминания бегут назад, стираются. Юдзо, Хироси, Есида – все эти люди перестали существовать для нее. Хоккайдо остался, но она никогда не приезжала сюда. Никогда не покидала Токио. Да. Токио был реальным. Но система решила, что пришло время стереть и эти воспоминания. Коэффициент возможной коррекции достиг критического уровня. Кейко громко рассмеялась. Успела рассмеяться, все еще оставаясь Кейко. Ничего другого ей не пришло в голову. Просто смех личности, которую стирают. Последний смех.
На кухне душно и постоянно пахнет чем-то горелым. То убежит синтетическое молоко для младшего, еще грудного ребенка, то пригорит какое-то странное блюдо, которое сестра готовит для старшего сына – мальчика двенадцати лет. Дом Синдзи Накамура большой, но после того, как здесь появилась Мэрико со своими детьми, свободных комнат нет. Шесть мальчиков носятся по дому, съедая личное пространство. Даже комната дочери доктора Накамуры, которая всегда была такой чистой, такой пунктуальной, перевернута вверх дном, и Юмико бесится вместе с детьми сестры. Шесть мужей. Шесть родовых сертификатов. Не то Мэрико так сильно любит детей, не то у нее просто зависимость менять каждый год мужа.
Технократы выдают сертификат на рождение ребенка каждой молодой семье, не задавая вопросов. Вот чтобы родить второго, необходимо уже предоставить кипу бумаг и убедить комиссию, что вам это действительно нужно. Но если сменить супруга, никаких вопросов не будет. Семья снова станет молодой. С первой женой у доктора Накамуры так и не получилось достать второй сертификат на ребенка. Ребенок был необходим им, чтобы сохранить брак. Отказ технократов вбил последний гвоздь в крышку гроба их отношений. Жена ушла, забрав сына. Доктор Накамура остался один. Мысль вступить в суррогатный брак, чтобы получить ребенка, которого женщина оставит ему после развода, появилась у него еще в Токио, но реализовать ее он смог, лишь когда начал работать в коррекционной тюрьме «Тиктоника». Нет, его социальный статус не вырос, зарплата не взлетела к небесам, но… Но у него появился новый друг – начальник тюрьмы Раф Вэдимас.
– Ты правда можешь это сделать? – недоверчиво спросил доктор Накамура.
– Услуга за услугу, – сказал начальник тюрьмы.
Он сам нашел молодую девушку, сам подготовил документы на суррогатный брак. В какой-то момент Накамура подумал, что Вэдимас будет стоять возле их брачного ложа и ждать, когда они сделают свое дело, чтобы подтвердить консумацию брака, необходимую для технократов, которые выдадут после этого родовой сертификат. Но Вэдимас просто дал ему визитку знакомого доктора в токийском центре оплодотворения и подписал документы на оплачиваемый отпуск, чтобы Накамура смог отправиться в столицу, где ему предстояло встретиться с женщиной, официально считавшейся его женой.
– А вдруг она мне не понравится? – спросил Накамура начальника «Тиктоники».
Вэдимас смерил его раздраженным взглядом.
– Ты хочешь ребенка или женщину? – спросил он, и доктор подумал, что если сейчас скажет «женщину», то его новый друг устроит и это, потребовав взамен еще одну услугу.
«Какую услугу? – думал Накамура, отправляясь в Токио. – У меня нет больших денег, чтобы с ним расплатиться, нет влиятельных друзей. Ничего нет, что может заинтересовать Рафа Вэдимаса». Накамура ошибался. Он не учитывал, что у него теперь есть новая работа – вот что интересовало начальника «Тиктоники», но об этом доктор узнал позже. Сначала была поездка в Токио, суррогатная жена, клиника искусственного оплодотворения…
Процедура показалась Накамуре крайне унизительной и мерзкой в своей природе. Тесная комната, нейронные журналы на столе с обнаженными женщинами и мужчинами – выбирай что хочешь… И еще этот белый пластиковый стаканчик! Накамура отказался от журналов и предпочел думать о детях, но так наполнить медицинский стаканчик оказалось еще сложнее. Накамура пыхтел почти час, а после того, как в дверь постучалась медсестра и поинтересовалась, все ли у него в порядке, решил, что придется все-таки воспользоваться одним из журналов.
Свою жену к тому моменту он так и не видел. Не было даже фотографии – лишь заверение Вэдимаса, что девушка молодая, здоровая и, что немаловажно, японка. Вместо фотографии он предоставил Накамуре медицинскую справку девушки. Так что доктор знал о своей жене все детали касательно группы крови, состояния внутренних органов, ДНК… Знал рост, вес, цвет глаз, объем груди. Знал историю всех болезней, от которых она лечилась. Знал о прививках. Видел отчет дантиста. В справке о состоявшемся заочно бракосочетании сообщалось, что ее зовут Шика Сакаи. Ей двадцать три года. Информации о ближайших родственниках не было.
Накамура согласился встретиться с ней в клинике оплодотворения, но там все прошло еще быстрее, чем сам заочный брак. Если бы Накамура сразу взялся за нейронные порножурналы, то визит занял бы у него не больше четверти часа. Все анонимно. Все завуалировано уважением. Медсестры – и те не поднимали глаз, отчего Накамура после порножурналов чувствовал себя еще более отвратительно. Но именно в этой клинике он и увидел свою суррогатную жену.
Она появилась специально перед тем, как ему нужно было уходить. Двери лифта открылись. Девушка не была красавицей, но и не была уродиной. Что-то среднее, и от этого какое-то домашнее и желанное. Накамура хотел поговорить с ней, но она лишь устало улыбнулась и покачала головой. От нее пахло сандалом – Накамура смотрел, как девушка уходит, скрывается за дверью в кабинет доктора, и жадно вдыхал ее аромат. Он был очарован. И неважно, сколько раз эта девушка уже становилась суррогатной женой – строка о детях в медицинской справке, которую передал ему Вэдимас, была удалена, – Накамура хотел быть с ней. Пусть и один раз. Пусть больше он ее никогда не увидит. Но знать, что мать ребенка была его. Знать, что он смотрел ей в глаза. Рассказывать своему ребенку, когда он вырастет, какой она была. А не пыхтеть над белым медицинским стаканчиком. Об этом и ребенку-то не расскажешь.