Доктор Ситна был высоким (низкорослой Глори он казался просто гигантом), с копной густых черных волос, схваченных на висках сединой. Ему было около пятидесяти лет. Холост, но был дважды женат. Последней жене достался загородный дом. Коллекцию ретроавтомобилей доктор Догар Ситна сумел сохранить. Люди говорили, что эти автомобили Ситна любит больше, чем двух сыновей от первого брака и шестигодовалую дочь от второго. Еще люди говорили, что доктор любит готовить, и если у него когда-нибудь заберут лицензию врача, то он с успехом найдет себя в роли повара в любом ресторане. У доктора были крохотные усики, которые он отрастил по просьбе одной из любовниц, появившихся между первым и вторым супружеством. Эту женщину звали Промила Лал, и именно ее доктор Ситна видел второй женой. Он потратил на нее добрую треть своих сбережений, а потом она забеременела от другого любовника и при личной встрече рассказала Догару Ситне, что кроме него у нее есть еще три любовника, состояния которых значительно превышают состояние доктора. Глори удивилась, узнав, что доктор и Промила остались друзьями, продолжая поддерживать отношения. Возможно, доктор все еще любил эту женщину. Иначе зачем он продолжал носить эти тонкие усики, превращавшие его в актера зари кинематографа?
Все это Глори изучила, готовясь ко встрече с доктором. Нет, с ним она не может назваться журналистом. Просто женщина. Одна из многих, что окружали доктора. Глори узнала название ресторана, где проводил вечера Догар Ситна.
«Святой Игнатий» был дорогим, но не вычурным заведением. Глори могла позволить себе находиться здесь, а вот Чипер, тративший почти все деньги на содержание Парси в больнице и а-лис, нет. Да Глори и не хотела, чтобы здесь рядом с ней был Чипер. Он будет только мешаться. Ведь доктор Ситна мужчина. «Почему бы и нет? – думала Глори, стреляя в сторону доктора хищным взглядом. – Что плохого, если я воспользуюсь тем, что я женщина?» Но доктор словно и не замечал ее. «Неужели в свои пятьдесят он потерял интерес ко всем этим радостям?» – злилась Глори.
Ближе к вечеру она засомневалась в правильном выборе платья. «Может быть, оно слишком открытое? А косметика? Не похожа ли я на шлюху? Но разве не именно это и нравится мужчинам? Бывшим мужу и любовнику нравилось. Нравились все эти платья. Нравилось все, что под ними. А этот доктор…» Если бы он не был два раза женат, если бы у него не было детей, то Глори могла бы убедить себя в его нетрадиционной ориентации, но так… Так она могла усомниться только в своих чарах. Усомниться настолько сильно, что стала чувствовать себя неполноценной. Ее бросил муж. От нее отказался любовник. Два мужчины, которым она отдала всю себя. Они любили ее, но потом… она осталась одна.
Вернувшись домой, Глори позвонила Клоду Маунсьеру и спросила, почему он бросил ее.
– Ты что, пьяна? – спросил Клод Маунсьер.
– Трезвая как никогда.
– Тогда какого черта звонишь мне?
– Хочу знать, почему ты отказался от меня? Стоило мне один раз изменить тебе, и ты был счастлив избавиться от меня. Скажи, Мерло ведь был для тебя просто причиной, верно? Ты думал о разводе давно. Сколько женщин было у тебя, когда мы были женаты? Неужели одного моего проступка было достаточно, чтобы не суметь простить? Ведь если кого-то любишь, кем-то дорожишь, то готов прощать и… – Глори замолчала, поняв, что бывший муж повесил трубку. – Ну и черт с тобой, – буркнула она и позвонила Жану Мерло.
Трубку сняла Лизель Хейвлок и сказала, что Мерло не живет с ней.
– Удивлена, что ты не подобрала его, – сухо добавила Лизель. – Хотя вряд ли ему сейчас нужен кто-то твоего калибра.
– Моего калибра? – опешила Глори, но самооценка уже и так упала ниже некуда.
– Успокойся, соберись с мыслями, реши, что для тебя важно, и найди кого-нибудь третьего, – дала Лизель дружеский совет, и голос ее был настолько спокойным и мягким, что Глори стало тошно от этого заботливого тона.
«Пошла к черту!» – хотела сказать она, но вместо этого лишь осторожно повесила трубку, чувствуя, что начинает задыхаться.
Нужно было переодеться, смыть макияж, может быть, выпить бокал вина или бутылку пива… Глори замерла, увидев оставленную Чипером пачку сигарет. Они лежали на стеклянном столике рядом с бронзовой пепельницей, в которой корчились несколько окурков. Таким же скрюченным, смятым, раздавленным окурком сейчас ощущала себя и Глори. И эта пачка сигарет… Почему-то она казалась Глори разделительной чертой между прошлой жизнью и настоящей. В прошлой у нее был зрелый супруг, деньги, молодой любовник. Причем и муж, и любовник любили ее, желали ее, боялись потерять. А сейчас… Сейчас у нее был доктор Ситна, плевавший на то, как сексуально она выглядит. Был Чипер, занимающийся с ней любовью только во время совместных нейронных трипов. И еще у нее была эта наполовину пустая пачка сигарет, рядом с которой лежала красная зажигалка с черным иероглифом счастья.
Не пройдет двух месяцев, и Глори сделает себе татуировку этого иероглифа. Не пройдет двух месяцев, как все изменится. Но сейчас были лишь отчаяние, заниженная самооценка, сомнения и полупустая пачка крепких сигарет Чипера.
– А почему бы и нет? – проворчала Глори.
Она открыла пачку, выудила из нее сигарету и неловко обхватила губами, невольно вспомнив теорию психосексуального развития Фрейда. Но разве сам старик Зигмунд не был заядлым курильщиком?
Глори взяла зажигалку. Щелкнул пьезоэлемент. Вспыхнул желтый язык пламени, едва не подпалив Глори челку. Сколько лет она не курила? Пять? Десять? А сколько курила? Один раз? Два? Сейчас Глори не помнила, в каком классе это было. Она поднесла зажигалку к сигарете, затянулась. Едкий дым заполнил легкие – такой же едкий, как и вся жизнь. Глори спешно выдохнула и тут же затянулась снова. Ее не тошнило, голова не кружилась. Странно, но чувствовала она себя так, словно курила всю жизнь. «Может быть, это какие-то неправильные сигареты?» – подумала она, попыталась отыскать надпись о содержании смолы и никотина, снова открыла пачку, достала еще одну сигарету. «Все это очень странно». Глори нахмурилась, поджала губы, увидев на дне пачки красную пилюлю а-лиса. Либо Чипер забыл ее здесь случайно, либо знал, что Глори закурит и найдет пилюлю.
– Нейронный трип в одиночку может быть не самым приятным, – сказал когда-то Чипер. – Но рано или поздно каждый, кто принимает а-лис, остается в одиночестве и решается включить модулятор.
– Вот и я сейчас одна, – прошептала подавленно Глори. – Совсем одна.
Она настроила модулятор и проглотила пилюлю, запив пивом, надеясь, что времени хватит, чтобы выкурить еще одну сигарету, хотя сознание уже неслось прочь из реальности, оставив лишь запах сигаретного дыма в грязной, прокуренной комнате, совершенно не похожей на ту, где жила в действительности Глори, но а-лис подменял воспоминания и принципы.
Смех. Далекий, знакомый. Смех Жана Мерло, ставшего кем-то другим, сохранив черты оригинала. И еще один голос. Слов не разобрать, но Глори знает, что этот голос принадлежит бывшему мужу – такому же нереальному, как и бывший любовник. И есть еще Чипер, но где-то совсем далеко среди кафеля и запахов хлорки грязной ванной комнаты. Чипер из прошлого. Еще совсем мальчишка, которому только предстоит подсесть на а-лис, жениться на Парси и стать знаменитостью, обнаружив в себе способность общаться с помощью нейронного модулятора с находившимися в коме людьми.