Нас в Комитете информации озадачивал вместе с тем провал попыток СДПГ найти общий знаменатель с либералами. На вопрос, чем это объясняется, убедительного ответа я дать не мог. Казалось, после встречи Э. Менде, В. Шееля, В. Дёринга в Веймаре с членами правления ЛДП ГДР логика поведения свободных демократов должна была быть другой.
На новый, 1957 г. В. Ульбрихт выдвигает идею конфедерации как переходной ступени к воссоединению Германии посредством свободных выборов. Затем она будет конкретизирована в выступлении первого секретаря на пленуме ЦК СЕПГ, чтобы в конце июля 1957 г. превратиться в официальную программу правительства ГДР.
Мне было поручено собирать и анализировать все данные, поступавшие в КИ по закрытым и открытым каналам. Собственно родоначальником идеи конфедерации был Фриц Шеффер, подвигнутый на свой смелый шаг примером заключения австрийского государственного договора. Баварского политика сначала не засвечивали. Ему оставляли простор для маневрирования и привлечения на сторону этой модели друзей в правительственной коалиции и деловых кругах.
Не знаю, разочарование было тому причиной или стремление отвадить ходоков – честных приверженцев единства, но грубое «нет» Аденауэра на инициативу Ульбрихта послужило поводом для нарушения договоренности с Шеффером о конфиденциальности. Министр, между прочим, беседовал в Восточном Берлине одновременно с представителями ГДР и СССР. Следовательно, обязательство насчет конфиденциальности принималось также нашей стороной. Но аннулировалось оно без предварительного обговора с нами. По меньшей мере, иное мне неизвестно.
Единственным серьезным откликом с Рейна на идею конфедерации стала инициатива Олленхауэра. Мы вели эти предложения, развитые Г. Венером, К. Шмидом, В. Брандтом, под названием «германский план СДПГ». Точки соприкосновения имелись, и немаловажные, но в общем и целом сей план был не дополнением, а противовесом идее Шеффера.
Память подсказывает: это было уже в 1958 г. – поступили сведения, что Дж. Ф. Даллес советовал Аденауэру добавить гибкости. Госсекретарь не отвергал конфедерацию в качестве полустанка. Перед притягательной силой Федеративной Республики в рамках конфедерации ГДР не устоит. Таков был его аргумент. Аденауэр не уступил – «конфедерация для восточных немцев – способ добиться признания ГДР».
Собеседники остались недовольны один другим. Упрямство канцлера ускорило отход США от ультимативного требования «свободные выборы – единственный путь к преодолению раскола Германии». В большой американской прессе появился комментарий, ставивший под сомнение практичность все сводить к свободным общегерманским выборам. Журналисты приписывали его авторство Р. Мэрфи, заместителю госсекретаря США. В следующем январе заговорили даже о «плане Мэрфи», привязанном к идее конфедерации с перенесением столицы ФРГ в Западный Берлин и установлением официальных отношений между двумя германскими государствами.
Насколько сгущены или даже смещены здесь тона, способны прояснить западные архивы. Неоспоримо, однако, заявление Дж. Ф. Даллеса (13 января 1959 г.) о том, что помимо свободных выборов имеются другие методы, относительно которых он не хотел бы пускаться в спекуляции.
Конфедерация – другой упущенный правительством Аденауэра шанс. Пользуясь приемом – доказательство от противного, могу сказать, что советское руководство не горело желанием втягиваться в обсуждение практических вариантов конфедерации, хотя время от времени ее для порядка поминали.
Еще коротко два сюжета из жизни в Комитете информации, для меня по-своему важные.
Вместе с Л. И. Менделевичем и М. В. Сениным мне довелось готовить записку по Югославии. Около ста страниц текста. Два раздела – политика и социально-экономическое устройство. Выводы. Главный из них – отлучение Югославии случилось не по причине ее перерождения, как официально утверждалось, а из-за того, что с подачи П. Ф. Юдина, распознавшего «уклоны» И. Тито, у нашего диктатора «крыша поехала».
Политбюро согласилось с оценками КИ. Были предприняты шаги к нормализации отношений с Югославией. О восстановлении прежней дружбы, к сожалению, нельзя было и мечтать.
За себя и моих ближайших товарищей могу сказать, что разрыв с Югославией в конце 40-х гг. был тяжелым разочарованием. Я считал и считаю, что наша страна многим обязана народам Югославии. И не только потому, что партизаны И. Тито сковывали всю войну больше гитлеровских дивизий, чем до июня 1944 г. любые из союзных государств. В самом грозном 1941 г. мужественным сопротивлением агрессорам югославы, а также греки оттянули нападение на Советский Союз на шесть недель, возможно решавших исход битв той поры.
В 1957 г. партию и страну застигло известие: разоблачена и изгнана «антипартийная группировка» В. М. Молотова, Г. М. Маленкова и Л. М. Кагановича. Подробностями не баловали. Примите на веру – оппозиционеры, причастные к преступлениям периода культа личности, хотели остановить десталинизацию. Партийным организациям вменялось осудить Молотова и других, поддержав соответствующее решение пленума ЦК КПСС.
На собрании в комитете беру слово. Говорю не об отношении к постановлению пленума. Ставлю в центр совсем иной аспект:
– В прошлом году партия узнала, каким в реальности был Сталин. Общество не успело прийти в себя, как ему сообщили – у Сталина имелись сообщники. Что уготовлено узнать нам завтра или послезавтра? Дело не выиграет от дозированного вхождения в правду. Из одного кризиса партия будет попадать в следующий. Может, поступить иначе? Немедленно разобраться, кто причастен к беззакониям, творившимся при Сталине, и еще до установления персональной вины каждого всех отстранить с партийных, общественных и государственных постов. Независимо от занимаемого положения.
Далее я говорил о необходимости регулярной сменяемости состава руководящих органов партии и прочую крамолу. Участники собрания встретили ее одобрительными аплодисментами. А на другой день меня пригласили в партком. И. о. секретаря майор Юдкин (часть сотрудников комитета, прибывших из Министерства обороны и ряда других ведомств, носили воинские звания) заявляет:
– Вы, вероятно, догадываетесь, как расценено ваше вчерашнее выступление, – де-ма-го-ги-я. Вы предлагаете чистку в партии. А требование «независимо от занимаемого положения» более чем двусмысленно. Исполняя поручение, рекомендую вам сделать выводы.
Выводы я пытался извлечь в 1958 г., когда Г. М. Пушкин пригласил к сотрудничеству с ним во вновь созданном Отделе информации ЦК КПСС. Партийный аппарат для меня совершенно необозрим. Наихудшим вариантом могло быть: вас сватают на Старую площадь и в последнюю минуту «отказывают в доверии». С «недоверием» из такого высокого дома, каким являлся ЦК, даже места на приличном кладбище не сыскать, не то чтобы сколько-нибудь стоящую работу. А за мной числилась свеженькая антиначальственная «демагогия» на партсобрании.
Сам Г. М. Пушкин попал в аппарат ЦК при не совсем обычных обстоятельствах. После XX съезда КПСС с осуждением Сталина покатилась волна разоблачений также в европейских странах народной демократии. Где покруче, где поплоше. В. Ульбрихт в разговоре с послом Г. М. Пушкиным заявляет: в СЕПГ тоже был культ – культ личности В. Пика.