В середине июля генеральный секретарь «подсказал» Громыко – время не ждет. В погоне за совершенными словами можно упустить суть. Министр не ринулся поспешать. Если не ошибаюсь, в начале августа между ними состоялось новое объяснение. Брежнев отвел МИДу две недели на все про все. Тут метель закрутилась.
Резиденция Громыко переместилась в Берлин. Сюда же подтянули резервы. Министр взял на себя обговаривание центральных положений будущего соглашения с руководителями ГДР. По итогам его бесед с Э. Хонеккером, который сменил В. Ульбрихта, мне и В. И. Кеворкову поручалось встречаться с Э. Баром и состыковывать теперь уже представления двух германских государств. Вместе с Западным Берлином они должны будут затем из общих статей, вылепленных четырьмя державами, изготовить деловые параграфы.
Перед каждым выездом в здание бывшего Контрольного совета, где заседали послы СССР, США, Англии и Франции, министр наставлял П. А. Абрасимова, что сказать и как говорить. Между заседаниями, когда посол являлся к Громыко с отчетом, и в свете новых нюансов, включая поступавшие через Э. Бара соображения правительства ФРГ и сената Западного Берлина, уточнялась тактика поведения советского делегата на ближайшие часы.
В паузы Громыко читал и перечитывал тексты готовых статей. Министр отлично знал английский. Произношение до оксфордских образцов недотягивало, но в смысловых тонкостях и точности он мог посостязаться с самыми квалифицированными переводчиками. Тем не менее Громыко обкладывался словарями, приказывал соединять его по телефону с В. М. Суходревом и, кажется, Гвинцадзе – асами по части перевода в МИД СССР, перепроверяя свое и наше толкование некоторых понятий, а также возможность «усиления» русского альтерната.
Особенно долго министр гонял положение: «Берлин (Западный) по-прежнему не является составной частью Федеративной Республики Германии и не управляется ею и впредь». Помните, у Мольера мещанин во дворянстве погряз в сочинении любовного послания? «Графиня, ваши черные глаза…», «ваши черные глаза, графиня…»
Громыко заткнул бы французского драматурга за пояс. Он выдал с полдюжины, не меньше, редакций, каждый раз посрамляя ограниченность нашей фантазии. Какое-то словечко министр все же пристроил к согласованной формуле. Смысла оно не меняло и возражений других участников переговоров вызвать не могло, но свое назначение исполняло – вселяло в нашего шефа чувство превосходства.
Все это не внове и по-прежнему действует на нервы. Тем более что вещи поважнее теряются (или сбрасываются) без сожаления. Обращаю внимание министра, что принятая Э. Баром и К. Рашем формулировка была лучше, чем привезенная П. А. Абрасимовым с заседания четырех послов. «ГДР, Берлин (Западный), ФРГ…» ближе к нашему истолкованию реальностей, чем предложенный сейчас строй «ГДР, ФРГ, Берлин (Западный)…». Здесь порядок слов несет политическую нагрузку. Громыко на мгновение задумывается и рубит ладонью воздух:
– Ладно, не мелочитесь. Время поджимает. От нас ждут результатов.
Свою партию в берлинском концерте я, похоже, отыграл. Врозь будет не спокойнее, а полезнее. В тот же или на следующий день обоим нам вспомнилось, что в Бонне скопились неотложные дела. В повестке дня визит В. Брандта в Советский Союз, ему стороны придавали повышенное значение.
Обратный пролет из Тегеля в Кёльн – Бонн обошелся без комментариев американского пилота относительно панорамы расколотого города. Интересно, ловлю себя на мысли, будут ли сверху заметны перемены, которым суждено совершиться по благополучном завершении берлинских переговоров? Пока же бросается в глаза пустынность дорог, ведущих из Берлина на запад, безлюдная полоса, рассекшая Германию с севера на юг.
Только бы сами немцы не задрались. Если они в свою очередь начнут выяснять, кто больше прав или виноват, чем четверть века занимались великие державы, то несдобровать всем. В отличие от русских у немцев все запротоколировано, рассортировано, пронумеровано. Порядок должен быть даже в беспорядке.
3 сентября 1971 г. П. А. Абрасимов и послы К. Раш, Р. Джеклинг, Ж. Саваньярг, представлявшие в ФРГ соответственно США, Великобританию и Францию, ставят свои подписи под четырехсторонним соглашением. Мировую прессу облетает крылатая фраза советского посла в ГДР – «конец венчает дело». Повод для торжества имелся, и рассказ о параллельных контактах и переговорах никак не умаляет труда и заслуг дипломатов, восседавших за официальным столом в здании бывшего Контрольного совета. Их обязанности не мог исполнить никто, свою часть пути к договоренности должны были пройти лишь они, и обязательно вместе.
Блажен, кто не ведает. Двадцать два года спустя Дж. Дин рассказал мне, что в последнюю минуту торжество едва не сорвалось. Телеграммой из Госдепартамента послу К. Рашу запрещалось подписывать соглашение, поскольку не были выполнены «американские предварительные условия учреждения генерального консульства СССР» в Западном Берлине. Г. Киссинджер, как назло, был вне досягаемости. Как поступать? Если бы К. Раш был карьерным дипломатом, полагает Дж. Дин, то вряд ли он пренебрег бы директивой. Но, чувствуя за собой поддержку президента, посол поставил политические резоны выше мнения чиновников Госдепартамента.
Не стану говорить за своих партнеров, но я со вздохом облегчения принял весть: дипломатический марафон финишировал. Хотя не совсем верно. Сменялись участники забега. На старт приглашались делегаты ГДР, ФРГ и Западного Берлина. Им предстояло раскрыть понятия «транзит», «максимально облегченные процедуры» и прочее, сделать германо(ГДР) – германские(ФРГ) границы проницаемыми хотя бы с запада на восток. Для начала, однако, немецкие дипломаты, юристы, лингвисты должны были справиться с задачей попроще: создать общегерманскую редакцию официального текста четырехстороннего соглашения.
Бери толковые словари Гримма или Дудена, Варига, наконец, и вся недолга. При некоторой усидчивости одного-двух дней могло бы хватить с лихвой. При условии, понятно, что язык дается дипломатам и политикам не для сокрытия мыслей. У четырех держав голова вообще не должна болеть: аутентичными являлись лишь русский, английский (американский) и французский альтернаты. Это в теории, на практике же именно немцам наполнять новое соглашение содержанием – конструктивным или деструктивным. И тут отнюдь не мелочь, будут ли они в процессе переложения на язык действий, наравне с английской, принимать в расчет русскую и французскую версии.
Время летит, а спорам вокруг понятий «тайз» (по-русски – связи), «конститутивная часть» (по-русски – составная часть) конца не видно. Уже объявлено о приглашении федерального канцлера в СССР. Лингвистический тупик готов обернуться политическими осложнениями.
Небезынтересны перипетии выработки протокольных и географических рамок нового визита канцлера. Мне было поручено предложить в качестве места встречи Ялту. Не информируя В. Брандта о предложении, вступаю с Москвой в дискуссию – Ялта не подойдет, само название вызовет кривотолки. Целесообразнее выглядит Кавказ, где, кстати, обычно проводит отпуск А. Н. Косыгин.
Опять невпопад. Почти открытым текстом Центр дает понять, что В. Брандта будет принимать Л. И. Брежнев и ниши для А. Н. Косыгина в замысленной комбинации не предусматривается, поэтому, в частности, предлагается Крым. Но мне по многим причинам (симпатия к Косыгину не последняя среди них) представляется, что неучастие в переговорах с главой правительства ФРГ председателя Совета министров СССР – минус.