– Очень, очень мило с твоей стороны. Ну, что ты встал как истукан? Раздевайся. —
И Маша увидела, как на пол к их ногам упало сначала кимоно, а затем – одежда Атоса. (Час назад она видела, как он надевал все это!) Она, чтобы не закричать от отчаяния и стыда, что есть силы впилась зубами себе в руку.
– Что-то нечастым гостем стал ты у меня, – продолжала Лиза нежно и в то же время недобро, – ты бы и сегодня не появился, если бы я не позвонила. Так?
– За два месяца мы сделали миллион баксов. Думаешь, у меня есть свободное время?..
– Не трепыхайся, Киса, – перебила его Лиза, – я все прекрасно понимаю. Как наша Маруся?
– Она все делает, как надо.
– И в постели?
– Мне обязательно ЭТО нужно обсуждать С ТОБОЙ? В конце концов, Шахиня, не я все это придумал.
– Куда уж тебе, Киса. Точно, это Я придумала. Только ты должен был влюбить в себя девчонку, а не наоборот. Вот что ты лежишь, как деревянный? Люби меня. Делай хоть что-нибудь. Делай! – угрожающе повторила она.
И он принялся ДЕЛАТЬ. Да так, что кровать чуть не прыгала по комнате. Лиза то блаженно стонала, то кричала во весь голос, а Маша, забившись в угол, тряслась от сдерживаемых рыданий и до крови кусала руки. Ей казалось, она сходит с ума. В то же время в единое четкое знание ПРАВДЫ соединилось в ее сознании множество фактов и неясностей: и почему Атос не давал ей следить за Лизой, и кто подходил к нему в ресторане (парик!), и кто заглядывал в ванную во время ее приступа дурноты…
Наконец они затихли, и Маша услышала томный Лизин голос:
– Вот это ты умеешь. Киса. Тут ты Бог.
– Паршиво у меня на душе…
– Видно, ты и вправду влюбился в эту дурочку.
– Она совсем не дурочка.
– Нужно быть полной идиоткой, чтобы поверить в эту нашу сказочку про благотворительность. Киса – Робин Гуд!.. Умора!
– Она просто добрая. Вот и верит в чужую доброту… Я ведь ее немного знал раньше.
– И еще большей идиоткой нужно быть, чтобы поверить, что ты, двадцатилетний сопляк – главарь банды.
– Она меня любит.
– Да, тут ты хорошо поработал. Но вот обратная картина мне вовсе не нравится. Только не думай, что я ревную. Если ты не будешь к ней равнодушен, тебе потом будет сложно убрать ее.
– Разве это обязательно?
– А тебе сильно хочется иметь врага-невидимку? Ты, наверное, плохо представляешь, на что способна обманутая женщина. Даже обыкновенная.
– Шахиня, давай отпустим ее с Богом. Сейчас. Ну, я прошу.
– Сейчас?! Кисонька, кто же отпускает курочку, которая только-только начала нести золотые яички?! Разве вы банки грабили? Выбрали КАССЫ в банках, а это не одно и то же. Вот когда наша Маруся доберется до настоящих денег, тогда я, может, успокоюсь. И тогда-то ты и уберешь ее. Понял?
– Да. Слушай, Шахиня, а я-то тебе зачем?
– А мне нравятся вот такие крепенькие мальчики. Как грибки. Груздочки. На базаре такими бабульки торгуют. Кстати, бабки-то где?
– В машине.
– Ох, кретин. Быстро сюда их!
Атос спрыгнул на пол и стал торопливо натягивать одежду. Маша чувствовала, как ее отчаяние превращается в ярость. Атос оделся и вышел из спальни. В тот же миг Маша выкатилась из-под кровати, догнала его у входной двери и позвала тихо:
– Ки-са! – впервые она назвала его так.
Он замер, медленно обернулся, и краска отхлынула от его щек. Она стояла перед ним растрепанная, с красными от слез глазами.
– Больше ты не Атос. Ты Киса.
– Я тебе все… – начал он хрипло, но осекся. – Я…
– С кем ты там?! – крикнула из спальни Лиза, но ответа не дождалась.
– Не надо. Не надо ничего объяснять, – зловеще произнесла Маша, отступая на шаг. – Я теперь все понимаю. И я тоже теперь не Маруся. И не Маша, и не Мери. Я теперь – МАРИЯ. Мария – Королева полтергейста! – И она, глядя в его глаза, лишь часть энергии направила в привычное русло. Боль тупо ударила ей в надбровные дуги, и глаза Леши Кислицина расширились от ужаса.
Первое, что она сделала, – выдернула из замочной скважины массивный ключ и сунула его в карман. С криком «Она здесь!». Киса влетел обратно в спальню.
– Кто? – встрепенулась Лиза и тут же все поняла, увидев, как ее симпатичный, небольшой, овальной формы аквариум с одной золотой рыбкой поднялся в воздух и стремительно помчался в ее сторону. Лиза успела отклониться, и он, ударившись о стену, разлетелся вдребезги. Рыбка в агонии забилась на простынях. Теперь в воздух взмыл видик и полетел в голову Кисы. Но и тот сумел увернуться, и японский аппарат въехал в большое сияющее зеркало, осыпавшееся на ковер грудой алмазных осколков.
И тут же из вазы выпорхнул букет – те самые розы, которые сегодня Атос дарил сидящей в его автомобиле Маше. Описав в воздухе сложную фигуру, букет подлетел к Кисе и принялся размеренно и смачно хлестать его по физиономии. А он, морщась и вытянув перед собой руки, ловил воздух возле букета. В этот момент, получив небольшую передышку, Лиза соскользнула с кровати на пол – прямо на стекла босыми ступнями, – подскочила к мебельной стенке, сунула куда-то руку и выдернула ее уже с маленьким пистолетом. (Муж и жена – одна сатана.) «Трах! Трах! – оглушительно прогремели выстрелы в сторону дерущегося букета, и буквально перед носом у Маши просвистели пули.
Она бросила цветы и моментально оценила обстановку. Лиза будет обстреливать пространство вокруг любого самопроизвольно движущегося предмета и рано или поздно в нее попадет. Можно, конечно, затаиться, а потом неожиданно всадить ей в горло острый предмет, но до такой степени озлобления она пока не дошла.
Газ! Она выдернула баллончик и, сунув его в лицо Лизе, нажала на клавишу. Но тот лишь коротко пшикнул и умолк. Пусто! Что-то она не рассчитала. А Лиза уже палила перед собой. Маша бросила баллончик и на цыпочках побежала к входной двери. Словно угадав ее намерения, Шахиня крикнула:
– Киса, дверь! Не выпускай ее!
Тот метнулся в коридор, но было поздно: дверь уже отворялась.
– Ложись! – крикнула Лиза Кисе, который теперь загораживал от нее дверной проем. И когда тот упал на пол, сделала несколько выстрелов в открытую дверь. Но по Лизиной команде упала и Маша, и пули просвистели у нее над головой. Она кубарем скатилась по лестнице, вылетела из подъезда, прыгнула в машину Кисы (благо, он давно подарил ей дубликаты ключей) и, со скрежетом вырулив со двора, помчалась прочь от этого места, где впервые в жизни она узнала цену предательству и унижению.
Слезы застилали ей глаза, и она почти не видела дороги. Однако, не замедляя скорости на поворотах и останавливаясь далеко не на каждом светофоре, нарушив, наверное, все известные правила движения, чудом никого не сбив и не подхватив гаишного «хвоста», она оказалась на какой-то окраине и, не вписавшись в поворот, вылетела на обочину. Промчавшись метров пятнадцать от дороги по пустырю, она, наконец, остановилась и хорошенько проплакалась.