– Я что-то такое сказал, чего-то нечаянно сообщил тебе?

– Возможно, Джек, – ответил Джилл. – В самом деле, вполне возможно, что сообщил. А тот старый пес, быть может, пытается сообщить нам куда больше. Думаю, нам пора начинать прислушиваться к нему. Отныне, наверное, более внимательно…

Глава двадцатая

– Некоторые из этих экранов – двери, – подытожил ситуацию Джилл. – Возможно, что все они двери, но мы не смеем сунуться в них. Если мы приблизимся, то Сит, вероятно, нас увидит, а он теперь уже как раз малость разозлился. Поэтому нам нежелательно бегать по открытому пространству, давая ему слишком много шансов сравнять счет. Нашей второй самой верной ставкой была дверь, которая, как нам известно, существует в ржавой пустыне в терриконе ржавчервей. Единственный способ попасть туда – и ни в коем случае не безопасный способ – это на том драндулете-поезде. Но сам поезд взорвался к чертям собачим, рельсы погнуты, и этот путь отпадает. Поэтому мы и вернулись прямиком туда, где начинали путь в этом механическом мавзолее, в нашу так называемую «пещеру». Сейчас ранний вечер, еды и воды у нас, самое большее, на три-четыре дня. – Он переводил взгляд с одного лица на другое. – Есть ли у кого какие-нибудь идеи?

Все умяли кусочек-другой еды и выпили по глотку воды. Но, пытаясь поберечь то немногое, что у них оставалось, они по-прежнему испытывали голод или жажду, или и то и другое; и все они ощущали зуд с головы до пят. Фактически, этот последний был не так уж и страшен. Хотя зуд и боли не были ранами или «болезнями» как таковыми, они все же знали, что Дом Дверей восстановит их силы намного быстрее, чем они когда-либо могли надеяться добиться в «реальном», или несинтезированном мире. Но в отношении еды… тут просто-напросто не происходило никакого компенсирования. Когда иссякнет еда, они должны ослабеть.

– Идеи? – устало спросила Миранда. – Вы имеете в виду вроде таких, как выбраться отсюда? Это по вашей части, Спенсер. А насчет пищи: я бы лошадь могла съесть! Что же касается выпивки: джин с чем-то вполне подойдет, спасибо. Ах, да, и я знаю, что если мне когда-нибудь снова доведется уснуть, то приснится, что я принимаю ванну. Сожалею, но это единственные «идеи», какие я в состоянии выдать в данный момент. Ну, нет, есть еще одна. На самом-то деле, даже не идея, а скорее самооценка: что я должна быть полнейшей идиоткой, чтобы разгуливать в том, в чем разгуливаю в подобном поганом, пугающем, проклятом месте! – И все поняли, что на сей раз Миранда не жалуется, просто констатирует факт.

Она по-прежнему оставалась в брючном костюме, который сделался теперь ржаво-красным, особенно в районе седалища и коленок. Что же касается ее белой блузки, то оборочки смялись, замаслились и покрылись крапинками ржавчины. И хуже всего, каблуки ее модных туфель давным-давно сломались и были выброшены, оставив ступни в неглубоких, исцарапанных, потрепанных реликтах обуви, которая, наверняка, не доживет до следующего утра. И вот она сидела, раскачиваясь в полом изгибе того, что походило на крыло трактора, и осторожно массируя ступни.

Остальные, не считая Кину Суна, явились в Дом Дверей довольно хорошо подготовленными, по крайней мере, в отношении одежды. И даже Сун ходил в одном из поношенных старых армейских свитеров Тарнболла. Стэннерсли располагал защитой, какую могли представить его костюм летчика и ботинки, а когда Тарнболл покупал себе экипировку в Ньюпорте, то приобрел снаряжение и для Джорджа Уэйта. Так что в этом отношении дела у них обстояли не так уж и плохо… за исключением Миранды. Высокая, стройная, длинноногая и очень красивая, и не менее грязная, она выглядела, словно…

– Каминный эльф! – ухмыльнулся спецагент.

Миранда подняла взгляд и, казалось, сперва удивилась, а потом рассердилась, обнаружив, что его замечание относилось к ней. Наконец она, нахмурясь, посмотрела на него и резко бросила:

– Что?

– Эльф, который живет в камине, – разъяснил он, выпрямляясь с того места, где постоянно наблюдал за выходным отверстием. – Чумазый и миленький, и…

– Миленький? – Миранду никогда раньше не называли миленькой, ни разу в жизни; а происходило это оттого, что все мальчики и парни, а потом и мужчины, обычно пугались или трепетали перед ней. Но такого, как Джек Тарнболл, мало что могло испугать. – Миленький чумазый эльф? – Она стиснула кулаки… а затем разжала их и, себе вопреки, усмехнулась вместе с ним. – Так кто же тогда будете вы, мистер Тарнболл? Пещерный человек или, наверное, тролль.

– Для моих друзей – просто Джек, – отозвался он. Затем без всякого смущения пожал плечами. – И тролль. Да, если хотите – особенно, если вы хотите предаваться именно такой фантазии! Но чертовски симпатичный, вы должны признать. Тогда сойдемся на троллеподобном, идет?

– Более, чем верно, – уныло потер челюсть Джордж Уэйт. – Я определенно могу поручиться, что удар у тебя, как у тролля!

– Сожалею об этом, – извинился Тарнболл, он говорил это всерьез.

Тем временем Анжела порылась в своей чудесной авоське и достала пару разношерстных спортивных туфель.

– Мне сгодятся и мои сапожки, – сказала она Миранде. – Но, возможно, тебе захочется примерить вот эти.

Миранда примерила их и сказала:

– Возможно, чуть-чуть малы. Но знаешь что? Мне наплевать! Спасибо, Анжела. Буду зашнуровывать их не слишком туго, вот и все.

И Джилл повторил:

– И это все? Больше никаких идей?

– Ну, я знаю, что у тебя одна есть, – уведомил его Тарнболл.

– О?

– Ты уже пару часов выглядишь веселым, – объяснил спецагент, – с тех самых пор, как мы встретились на стене каньона. Усталый, но оптимистичный, хоть и пытаешься скрыть это. Так почему бы тебе не посвятить нас в нее?

– Потому что она всего лишь то, что есть, просто идея, – ответил Джилл. – Я пока буду держать ее при себе, пока мы не отдохнем. Тогда, если она ни к чему не приведет, мы, по крайней мере, снова восстановим силы. И я лично не буду чувствовать себя таким неудачником.

– Ты не неудачник! – начала было возражать Анжела. – Никто ведь не мог предвидеть…

– Идея, – внезапно произнес Кину Сун, заставив Анжелу резко умолкнуть и поразив их всех. Сидевший на массивной наковальне, он снова ткнул себя в грудь большим пальцем и сказал:

– У моя идея. Нет, два идея! У меня есть.

Они смотрели на него, ждали.

– Одна: это сон, – заявил он, разводя руки и указывая на других, на пещеру, на все. Все это быть дурной сон! Это, – он поднял полностью заживший теперь обрубок. – Дурной сон. Это место не настоящий, дурной сон. Я приходить и уходить, проскальзывать в него и выскальзывать из него. Я здесь – и не здесь. Я помнить… вещи. Не помнить вещи. Это дурной сон, все.

– Ну, тут он прав, – сказал Джилл, когда стало понятно, что Сун закончил. – По крайней мере, все это создано из сна, да притом дурного, моего самого страшного кошмара. Но что, черт возьми, значит вся остальная бодяга? Он говорит, что проскальзывает в него и выскальзывает из него? И что-то не так с его памятью?