А Миранда добавила:
– Когда мы все убежали в лес, мы с Джеком отделились от остальных. Полагаю, что мне повезло. Находясь с Джеком, я была в куда большей безопасности. Он – мастер по этой части – скрываться, не попадаться и так далее. Мы увидели, что вас взяли в плен, а также, в каком направлении улетели те вертолеты. Поэтому мы вернулись по собственным следам туда, где нас застигли врасплох, подобрали, что смогли, из оброненного вами добра и как раз снова двинулись в путь – к тому армейскому лагерю, ракетной шахте, когда нас нашел Барни.
Рассказ подхватил Тарнболл.
– Спасли мы только одну сумку-баул, – погоревал он. – Судя по всем разрозненным вещам, какие в ней оказались, это, должно быть, сумка Анжелы. Самое лучшее мы рассовали по карманам, а остальное оставили.
Эй, нам же требовалось шагать быстро, и мы не могли обременять себя. Но там также оказался один мертвый кролик. Не знаю, может, это выглядело чуточку подозрительно, но Барни так не считал. Поэтому мы предоставили ему самому расправиться с кроликом, и позже он догнал нас, когда мы прибыли к базе красных. Помимо этого, там нашлось несколько высокооктановых орехов и пара шоколадных плиток. И это все, что мы взяли. Вот и закончились пайки. – Он порылся в карманах и раздал шоколадки.
И снова Миранда:
– Когда я увидела ту базу, тех солдат, маскировочные сети, весь этот термитник – то все мои инстинкты говорили: «Надо драться!» А остальное вы знаете.
– Я думал, что все кончено, – вступил в разговор Уэйт, – и тут из леса вышли вы. Знаете, это ведь было самое похожее на зону боевых действий, в какой мне когда-либо довелось побывать! Вплоть до этой минуты я лишь составлял возможные планы для солдат, но никогда не пробовал побывать в шкуре солдата.
– И не просто солдата, – напомнил ему спецагент. – А еще и шпиона, диверсанта – рака во внутренностях врага, – действующего за его линией фронта. Вот потому-то я и стал спецагентом. Охрана свидетелей достаточно опасное дело, но, черт возьми… я уже слишком стар для такой действительно крутой деятельности! Я был слишком стар и десять лет назад. Надо смотреть правде в глаза, в двадцать пять лет – ты уже слишком стар! И на самом-то деле, мне порядком нравится мысль о том, чтобы стать старым. Во всяком случае, теперь нравится. – И, пройдя вперед, поддержал Миранду, обняв ее одной рукой за талию, и спросил:
– Ты в порядке?
– Жить буду… ну, во всяком случае, пока, – отозвалась та.
– Дом Дверей работает против нас, и он же работает на нас, – задумчиво проговорила Анжела. Она обдумывала увиденное, ломала голову над явными парадоксами. – Кину Сун вычислил это, подойдя к проблеме под новым углом. Если это был его кошмар, то почему бы не заставить этот кошмар работать на него? Что-то здесь, похоже, поддерживает своего рода сумасшедшее равновесие. Потому что он и верно заставил кошмар поработать на него.
– Да, и чуть не угробил всех нас при этом, – указал Стэннерсли.
– : Не ваша, – возразил Сун оттуда, где трусил в середине группы. – Я не хотеть причинять ваша вред. Моя дурной сон – страдать я, не ваша.
– Да, но так не получается, – разъяснил ему Тарнболл. – То, что убивает тебя, вероятно, убивает также и нас. Так что больше никакой героики. Кину Сун!
– Глупый! – покачал головой коротышка.
– Я или ты? – осведомился спецагент.
– Моя глупый, – ответил Сун. – Думай, это кончаться. Поэтому заставлять все кончаться. Глупый.
– Кину Сун, – обратился к нему Джилл, – некоторым из нас довелось уже проделывать это – и мы победили, вернулись в свой родной мир. Постоянно повторяй себе это. Ты можешь вернуться в свой родной мир, к Лотос. Я хочу сказать, к настоящей Лотос.
И коротышка кивнул, прожевал шоколадку и продолжал идти.
– Ну, нам больше не приходится нести рюкзаки, – вздохнул Уэйт. – И еды тоже больше нет. Черт, мы заслуживаем «лесенку». Я сыт по горло всеми этими «змейками».
– Анжела, милая, – обратился к подруге Джилл, – то, что ты там говорила насчет того, будто синтезатор поддерживает своего рода сумасшедшее равновесие, натолкнуло меня на мысль. И «сумасшедшее» – это самое подходящее слово. Поэтому если я сильно отойду от того, что нам известно, пусть меня кто-нибудь поправит. В любом случае, мне все представляется вот в таком свете: что бы там еще ни выглядело неисправным, перекошенным в нашем текущем существовании, по крайней мере, мы-то настоящие. Я хочу сказать, мы находимся в наших настоящих телах, в каком бы мире ни оказались.
Уж это-то ясно из того, что у нас сохранились наши обычные телесные отправления, которые не проявлялись, когда мы в прошлый раз угодили в Дом Дверей; и, вдобавок, мы ощущаем голод, слабеем, обрастаем бородами и так далее. Так что это – есть мы… Паршивый английский язык! Это суть мы! Мы не синтезированные манекены, какими были в первый раз. В тот раз настоящими были только Род Денхольм и Алек Хагги. Один из них, Хагги, попал в игру случайно, а Род Денхольм был придуманной Ситом дополнительной маленькой угрозой. По какой-то причине он использовал настоящего Рода; вероятно, для своего личного удовольствия.
Джилл умолк и нахмурился:
– Тут легко сбиться с мысли. Столько комбинаций идей или догадок, которые могут быть верными или не совсем неверными. В любом случае, постараюсь продолжить. Теперь Сит сказал нам, что на этот раз яды могут убить нас, инопланетная атмосфера тоже, и чуть ли не все может нас убить, потому что мы – настоящие. И поскольку мы настоящие, наша энергия истощается, и мы можем утомиться телом, умом и душой. Утомиться и оказаться уничтоженными. Ну, именно так утверждает он… но как насчет синтезатора? Как мне представляется, у него должны быть основные правила для тестирования излучаемых образчиков. Я хочу сказать, ведь это машина фонов, а фоны были, в конечном счете, неплохим народом, С ними можно поговорить разумно. Я говорил с Верховным фоном; он не показался мне каким-то чудовищем; Сит был не нормальным человеком – или существом. Поэтому если определенные правила являются для синтезатора основными, то, возможно, Сит просто пугал нас болтовней о ядах, негостеприимных атмосферах и тому подобном. И в таком случае, возможно, компьютер синтезатора и впрямь поддерживает какое-то своего рода сумасшедшее равновесие.
– Основные правила? – в голосе Тарнболла явственно звучал скептицизм. – Но разве он не сказал, что теперь это его игра?. Разве он не говорил нам, что перепрограммировал эту штуку и может теперь создавать правила по ходу дела?
– Да, он это говорил, – ответил Джилл. – Но может ли он? Что, если у этой штуки есть самоотключатели, встроенные принципы, которые просто нельзя обойти – ни Ситу, ни кому-либо другому. В конце концов, нам известно, что один такой точно есть. Меня стукнули по голове, когда те красные солдаты схватили нас на той поляне. Так же, как и Анжелу. Ладно, допустим, у меня шишка, а у нее – синяк, но они быстро заживают. А если не считать этого, то у нас все распрекрасно… нас исправили. И Джорджа тоже починили. И Кину Суна, во всяком случае, – в пределах возможностей синтезатора. Так что эта часть синтезатора явно по-прежнему работает. Понимаете, к чему я клоню? Что хорошего в испытании, если все контрольные образчики в конечном итоге должны умереть?