Скоро кошмар пошел за кошмаром.
Ее первый стакан в “Мариос” был на вкус странным; после него все казалось протухшим; она понимала, что попала в беду, но не находила в себе сил что-либо изменить. Братья Борчини, как стервятники, все ближе подбирались к ней, а ей некуда было бежать.
— Мне пришла мысль вернуться назад и позволить Вилли, Франческо и его ребятам хорошенько отделать этих ублюдков, — заметил Гаррисон, выслушав ее до конца.
— Нет, — ответила она, — лучше не надо. Это полностью моя вина и глупость.
— Тебе просто не повезло, — сказал он. — Ты оступилась среди животных. И может быть, однажды я вернусь туда только чтобы посмотреть, какой вред можно причинить им.
То, как он сказал это, не оставляло ни капли сомнения, что Ричард Гаррисон, если уж он задался такой целью, сможет причинить немалый ущерб.
— Во всяком случае, — наконец, прервала она повисшую тишину, вызванную ее внезапным мрачным настроением, — я очень благодарна тебе за то, что ты уже сделал, но...
— В чем дело?
— Есть еще одно. Мой самолет улетает из Милана в Лондон через три дня. Не мог бы ты отправить меня поездом в Неаполь, я...
— Забудь это, — сказал Гаррисон.
— Как? — Она вскинула брови.
— Да, потому что ты возвращаешься домой со мной и Вилли. Мы улетаем, как только “Ли-гурийка” придет в Неаполь.
— Но мой билет!
— 06 этом тоже забудь. Или, пожалуй, я попытаюсь получить для тебя компенсацию. Видишь ли, меня ждет собственный самолет с пилотом. Иногда, — но не очень часто, только когда я действительно очень тороплюсь, — я нанимаю самолет.
— Ты нанимаешь самолеты? Яхты и самолеты, — она по-новому взглянула на него. — В самом деле? И сейчас ждет самолет, который доставит тебя домой, в Англию?
— Да, доставит нас домой. Ко мне домой в Суссекс.
— Должна ли я провести некоторое время с тобой, Ричард? — ее голос стал очень тихим и немного задумчивым.
— Похоже, что так, Терри, — он подумал о гороскопе Шенка и улыбнулся. — Если ты не решишь по-другому. По крайней мере, четыре или пять лет...
Позже, когда она ушла спать, Гаррисон разговаривал с Кенихом:
— Ты не спал, Вилли. Что ты слышал?
— Все.
— И?
— По-моему, на первый взгляд, она делает слишком много ошибок, — осторожно ответил Кених.
— Да.
— Я хочу сказать, что если она уже не алкоголик, то потребляет слишком много спиртного.
— Не надо темнить со мной, Вилли, — сказал Гаррисон. — Я понял, что ты имеешь в виду, и возможно, это в самом деле ошибка. Но кроме всего прочего, переделка, в которую она попала, действительно была ничего себе. И она очень переживает.
— Так она говорит, — кивнул Кених. — Может быть, это просто еще одна ошибка? Уловка? Эмоциональная неуравновешенность? К тому же, у нее нет выдержки. Ей следовало быть более стойкой. Но по причине нашего вторжения...
— Хорошо, — проворчал Гаррисон, нахмурясь, — я понял тебя. А как насчет ее сна?
— Трудно сказать, но... — он помолчал, — я немного думал о нем. Хотя ты должен помнить, что я не эксперт в этих вопросах.
— Продолжай.
— Помнишь тот шлагбаум на переезде, что сломался? Как ты послал мысленный сигнал предостережения и я выполнил его прежде, чем ты произнес его вслух?
— Да, помню, — кивнул Гаррисон. Он видел, куда клонит Вилли. — Так ты думаешь, что она вытащила этот сон из моей головы?
— Возможно. Ты так сильно сосредоточился на ее поисках, что, вероятно, она приняла некий телепатический отголосок. Может быть, именно поэтому ты на самом деле нашел ее. И с точностью знал, что Аризано — то самое место.
— А собака? Какое отношение имеет к этому Сюзи?
— Очевидно, ты думал о Сюзи. — Кених снова пожал плечами. — Терри и это вытащила из тебя.
— А этот малый, Гарет Вятт?
— А! Ну, этот пришел из ее собственных мыслей. Из того, что она рассказала тебе, и если она ненавидит его так, как говорит, это вполне естественно, что он вклинился в ее сны.
— Похоже, что все так и было, — сказал Гаррисон в следующий момент, — но есть еще кое-что, что меня беспокоит. Ее боязнь.., я хочу сказать, того слепого мужчины.
— Да, она боится, — ответил Кених, — но не обязательно слепого мужчины. Может быть, она боится Вятта, определенно она боится братьев Борчини. Но слепой в ее сне был незнакомым, — фактор неизвестности, — и поэтому ее страх привязался к нему и его собаке, кроме того, злой и могущественный слепой мужчина представляет довольно пугающий и загадочный образ во сне. Или ты не согласен?
— Нет, — Гаррисон покачал головой, — не уверен, что могу согласиться. Я имею в виду, зачем кому-то бояться или даже думать, что боится, слепого человека? Ладно, забудь. Теперь я получил ее.
— Ты получил ее? Значит в твоем сознании нет ни тени сомнения? Она та самая “Т”?
— Да, та самая. С этого момента и дальше мы будем играть так, как предписывают нам звезды. Все, как написано в гороскопе.
— А что, по-твоему, предписывают звезды? Тебе и Терри?
— Я женюсь на ней, — немедленно ответил Гаррисон.
— Прямо так? — Кених вскинул брови.
— Более или менее, — на мгновение Гаррисон почувствовал панический страх. — Вилли, она милая, разве нет?
— Очень.
— Просто прелесть, — сказал Гаррисон, — я едва ли могу дождаться, когда доберусь до нее.
— Ты очень откровенен, — Кених слегка удивился.
— А почему бы и нет? Если я не могу довериться тебе, то кому еще я смогу рассказать?
— Конечно, — Кениху было приятно.
— Понимаешь, Вилли, я знаю каждый изгиб и каждую впадинку на теле этой девушки. Вижу его, — я бы сказал, чувствую его, — каждое мгновение. Господи, я уже наполовину люблю ее! Я знаю ее со времен моего первого сна, того, с которого все началось, там, в Белфасте. Я знаю, это кажется странным, но я по-прежнему помню, какая она!
— Странно, да! — согласился Кених, — потому, что ты помнишь, какая она будет!
Солнце жгло их, и морской бриз дул им в липа, когда “Лигурийка” пробивалась на юг по синему, синему морю.
Большую часть из этих двух недель Ганс Маас прожил в ужасе, который преследовал его во время бодрствования, спал с ним, — если он вообще спал, — заглядывал ему через плечо, сжимал костлявой рукой его черное сердце каждый раз, когда он открывал газету или почтовый ящик Гарета Вятта. Ужас родился из трех явно несчастных случаев и вырос на всегда присутствовавшем понимании, что рано или поздно прошлое должно догнать его. Если не как Ганса Мааса, то как Отто Криппнера.