Я нарезала груши вместе с Эбигейл Паулинг, и вдруг кто-то потянул меня в сторону.

– Ты умеешь хранить секреты? – прошептала Лотти Пратт мне в ухо.

– Конечно, умею, – ответила я. – А что?

Она отвела меня за груду бревен, которую успели сложить вспотевшие мужчины. Мария Джонсон и Юнис Робинсон сидели за столом и глазели на нас. Новое платье Марии было ярко-красного цвета с белыми фестонами по вырезу и черным кантом на рукавах и корсаже. А до этого, когда Мария находилась от нас вне зоны слышимости, малышка Элизабет Фрай сказала, что ее папа считает, что подобное платье может кого угодно ввергнуть в грех тщеславия. И вдобавок, как будто ей мало было одной красоты, пока остальные возились со своими пудингами и другой стряпней, она приготовила три золотисто-коричневых сливовых пирога.

У Лотти, на которой, с тех пор как умерла ее мать, лежала вся готовка, не было оснований бояться проиграть Марии. Ее пасхальные рулеты могли соперничать даже с выпечкой Гуди Праетт. Она притянула меня к себе и шепнула на ухо:

– У меня теперь есть парень.

Я отодвинулась, чтобы увидеть ее лицо. Это шутка? Но на щеках алел румянец, глаза блестели.

– Кто? – выдохнула я.

– Тс! Потом расскажу. Понаблюдай за мной сегодня вечером, сама догадаешься. Только поклянись, что никогда никому не расскажешь!

Моя бедная голова чуть не взорвалась от этой информации. Уголком глаза я увидела, как ты закрепил цепь вокруг бревна и махнул Леону Картрайту, чтобы тот начал погонять упряжку.

– Что значит парень?

Лотти распирало от гордости.

– Он сказал, что женится на мне, – ответила она. – А еще он так меня целовал!

– Целовал! – ахнула я. Лотти прижала свой розовый пальчик к моим губам.

Ты обернулся, заметил, что мы шепчемся, и улыбнулся. Мне потребовалось сделать глубокий вдох.

От Лотти ничего не ускользнуло. Она приподняла брови. И в этот ужасный момент я вдруг осознала, что ее парнем вполне можешь быть ты.

– Лотти, это Лукас?

– А если да, то что? – хихикнула она.

Юнис с Марией уже смотрели на нас с явным неодобрением. Миссис Джонсон подошла к столу, и Мария показала взглядом на нас.

– Мне обязательно нужно знать, – взмолилась я.

– Тебе что, нравится Лукас?

Я изо всех сил старалась себя не выдать.

– Лотти, не дразнись, просто скажи: да или нет.

Тут нас накрыла тень, и мы увидели миссис Джонсон, сложившую руки на необъятной груди.

– Не лучше ли будет, девушки, если вы вернетесь к вашим прямым обязанностям?

Лотти как дождем смыло, а я смиренно заспешила обратно к столу.

– Славная девочка, – она похлопала меня по спине. – Девушки, я хочу, чтобы все было готово как можно скорее, вы же хотите продемонстрировать не только свои хорошенькие мордашки, но и собственноручно приготовленную вкусную еду.

Я изумленно уставилась на миссис Джонсон, но она лишь подмигнула мне в ответ. Зато ее дочь Мария не стала проявлять по отношению ко мне такого же терпения.

– Живо за водой, – она протянула мне два больших оловянных кувшина. Никаких отговорок мне на ум не пришло, и я отправилась к новому колодцу, недавно отрытому Клайдом.

Бросив ведро, я услышала всплеск. Убедившись, что оно полностью погрузилось, я всем весом налегла на колесо, чтобы вытянуть его обратно. Механизм оказался самым тугим из всех, с которыми мне приходилось сталкиваться, и каждый оборот колеса давался мне с огромным трудом.

– Давай помогу, – услышала я голос рядом, и чья-то рука перехватила у меня ворот колеса.

Это был ты.

Мне хотелось убежать, но кувшины нужно было наполнить, и как бы это выглядело, если бы я все бросила? Я никак не могла решиться отпустить деревянную ручку, я ты мне улыбнулся.

– Давай попробуем вместе, – сказал ты. Накрыв мои руки своими, ты стал вращать колесо. Мои руки без всякой пользы повторяли твои движения. Уверена, что мои щеки в этот момент стали красными как вишни. Ты ведь уже стал к тому времени настоящим мужчиной. Как же неожиданно это случилось.

Ты вытянул ведро и разлил воду по кувшинам, потом протянул мне кружку, привязанную к ручке ведра, и дал напиться ледяной воды. Улыбка на твоем угловатом мальчишеском лице стала еще шире. От волнения у меня дрожали руки, и ты взял один из кувшинов и помог мне донести его до стола.

– Ты выросла, птичка-невеличка.

– Вот и мама говорит, – удалось мне выдавить. – Ей пришлось сшить мне новое платье, старое стало мало.

Я чуть не умерла от стыда. Говорить о платьях с мужчиной, тем более что этот мужчина – ты!

Я судорожно придумывала, как мне выкрутиться из неловкого положения.

– Она… заставила меня его расставить.

Он взглянул на мое платье, потом на меня.

– Ты здорово потрудилась.

Мы подошли к столу и поставили кувшины. Мария Джонсон увидела тебя и стала теребить завязки чепчика.

– Мистер Уайтинг, до обеда еще целый час, вам надо вернуться к работе, – сказала она. – А мы посмотрим, как вы нагуливаете аппетит.

Твой взгляд скользнул по смоляным кудрям, выбившимся из-под белого чепчика. Ты слегка приподнял шляпу, улыбнулся всем девушкам и удалился. Мария с Юнис, не отрываясь, смотрели тебе вслед. Я глубоко вздохнула и привалилась спиной к грубо вытесанной стене нового дома Олдрузов. Лотти поймала мой взгляд и улыбнулась, я с облегчением выдохнула.

Теперь я знала, что ее парень – не ты.

Это был последний раз, когда я с тобой разговаривала, последний раз, когда Лотти улыбалась.

VIII

На кленах появились первые красные листья. Утренний воздух был морозным.

Я видела на ветке ивы и наблюдала за деловито снующими бурундуками. Белка на верхней ветке сердито зацокала на меня, демонстрируя зубы, и замерла, как будто в ожидании ответа.

Золотистые лучики солнца играли на бледных листьях. Во всех проявлениях этой осенней красоты я видела тебя.

Силой ты пошел в отца, но лицо было мамино, только более мужественное и загорелое.

Я помню ее. Она была такой красивой, что молоденькие девушки ей завидовали, такой утонченной, что это даже вызывало раздражение у старух. Такой одинокой, что поддалась искушению и ушла куда-то на запад с темноволосым путешественником, остановившимся в вашем доме на постой. Пастор Фрай еще полгода после этого поминал в проповедях седьмую заповедь.

Священник тоже не мог отвести от нее глаз.

IX

Ты скучал по маме. Ее уход всего за одну ночь сделал тебя старше, оставив горькие складки на твоем лице.