Дитрих только беспомощно вздохнул и последовал за ним. Молча, он подошёл к Путцеру, сидящему на деревянном кресле, и принялся проверять узлы на его запястьях и ногах.
— Что герр викарий говорят? — наконец спросил он деловым тоном.
Готфрид вздохнул.
— Подтвердилось, что в городе ведовская секта действует. А ещё, что есть список имён всех людей, которые в ней состоят.
— М-м, — Дитрих одобрительно кивнул. — Серьёзно. Про секту-то и так понятно…
— Как так понятно?
— Давно всем давно понятно, — он махнул рукой. — Шабаши, всякие сборища. Ковен, наверное, даже не один. Я думал их несколько.
— Может и несколько, — сказал Готфрид, а потом повернулся к Путцеру. — Ну что, колдун. У кого находится список всех ваших еретиков?
Путцер дёрнул жирной мордой, не желая отвечать. Отвернулся. Вообразил себя героем под пыткой, гордыню свою языческую выпятил вперёд пуза… Что же, пытка ему и вправду будет, вот только никакой он не герой, а подобие червя белёсого, что в кишках больного обитает. Вредный и противный, и если издохнет в жутких муках, то никто и не сжалится. Но героем его называть просто смешно.
— Эй, Гога, — опасливо окликнул его Дитрих. — Может не надо, а? А то ведь этот поважнее Фегер будет, убьёшь ещё… Давай судей дождёмся, — он быстро взял себя в руки. — Так ему пытки нравиться начнут. Он, глядишь, сам проситься будет в подвал, ха-ха-ха!
— Меня и так посадят, а если добьёмся признания, может быть…
— Готфрид, — сказал вдруг скорняк, и друзья мгновенно повернулись к нему. — Мы же знакомы были с Альбрехтом. Я делал ножны для твоей шпаги. И я знал твоего отца. Как ты можешь служить этим… этим… — он скривился от отвращения, пытаясь подобрать слова.
— О, кто заговорил, — ухмыльнулся Дитрих, однако Готфрид знаком приказал ему замолчать.
— Вот уж не думал, — продолжал Путцер, — что ты будешь путаться с этими свиньями.
— Я, по крайней мере, не путаюсь с дьяволами, колдун. Не порчу посевов и не насылаю проклятья на невинных людей.
— Конечно, пытки и казни — более праведные дела.
— Лучше скажи, где вы прячете книгу имён, тогда пыток на твою долю достанется меньше.
— Ваша власть скоро рухнет. Люди не потерпят… Бог не позволит…
— Не тебе говорить о Боге, колдун, — разозлился Готфрид. — Мы защищаем закон, мы поддерживаем порядок — так угодно Богу.
Дитрих заметно напрягся, готовясь броситься к Готфриду и не допустить ещё одного убийства.
Путцер фыркнул и отвернулся.
— Береги Эрику, — пробормотал он, и больше не произнёс ни слова.
Они пытали его ещё несколько часов, но он молчал.
— Я слышал, — сказал Дитрих, утирая пот со лба, — что одна ведьма выдержала три пытки подряд, насмехаясь над палачом. Говорят, она не чувствовала боли. А потом на её теле нашли кусочек пергамента, на котором была надпись: «Подобно сладости млека Пресвятой Девы Марии устам Господа нашего Иисуса Христа, да будет эта пытка сладка и приятна рукам моим и ногам моим». Представляешь? Когда этот пергамент сожгли, то ведьма сразу во всём и призналась…
Судьи вернулись с обеда, вяло понаблюдали за пытками, устали и махнули на него рукой. Ну не до вечера же сидеть с этим упрямцем, в самом деле?
Путцера отправили в камеру, а Готфрида — на дознание некоей Доротеи Флок. Однако внезапно путь ему преградили.
Дорогая одежда, белые шёлковые чулки, серебряный пряжки и золотые перстни — это был усатый мужчина среднего возраста. Он шёл к Готфриду, воровато оглядываясь, но едва приблизился, как серые глаза его стали надменными, а губы чуть искривились, как будто он старался не выказывать бурлящее презрение. Весь его вид, осанка и благородный живот показывали, что человек этот знатен и привык распоряжаться, хотя вид у него был довольно обычный. «Такого, если оденется в простое платье, в толпе не заметишь» — подумал Готфрид, оглядев его с ног до головы.
— Здесь держат мою жену, — сказал пришедший так твёрдо, словно по одному его требованию жену доставят домой в сопровождении почётного эскорта. Однако на последнем слове голос его чуть дрогнул.
— Здесь много кого держат, — пожал плечами Готфрид и хотел было вернуться к своим делам, но мужчина крепко ухватил его за плечо.
— Доротея Флок, так её зовут, — вполголоса зачастил он. — Мне сказали, что её в чём-то обвиняют, но я так и не понял в чём, и если вы немедленно…
— Если вы немедленно не уберёте руку, — сказал Готфрид, пытаясь представить, как бы это сказал Фридрих Фёрнер, — я арестую вас за попытку чинить помехи инквизиции.
Усатый убрал руку и снова оглянулся на выход.
— Доротея Флок обвиняется в колдовстве и сношении с дьяволом, — сухо сказал Готфрид, поправляя рукав, хотя сам не был уверен, в чём именно её обвиняют. — И как только она сознается в своих злодеяниях, то будет казнена.
— Я требую… — начал было усатый, но остановился, сжал губы и с видимым усилием сменил тон. — Я прошу. Пожалуйста, помогите…
— Вы что, хотите, чтобы я освободил её? — резко спросил Готфрид.
— Ну почему же, — замялся пришедший. — Видите ли, всего лишь нужно передать ей письмо. Я хорошо заплачу, но если этого вам будет мало…
От снял с пальца золотой перстень с пятью рубинами. На месте шестого зияла пустота. Перстень был исцарапанный и потёртый, но всё же дорогой.
— Уберите это, или я должен буду сообщить начальству. Советую вам заказать литургию по ней, за искупление грехов и за упокой души. Бог помилует невинную душу. Стража! Выведите его отсюда.
С этими словами Готфрид повернулся и зашагал прочь, оставив несчастного в отчаянии.
Доротея Флок, в девичестве Хофман, уже находилась в камере для дознаний. Она была одета в дорогое платье, изрядно испачкавшееся в Труденхаусе, руки её были скованны.
На дознании присутствовал сам Фридрих Фёрнер, а так же Эрнст Фазольт и доктор Герренбергер. Демонолога Эбенхольца почему-то не было, хотя, по словам Фёрнера, дознание это было крайне важно.
— … двадцать два года, — читал секретарь Шталь, — замужем за консулом Георгом Генрихом Флоком, родилась в Нюрнберге.
— Вы подтверждаете это? — спросил Фазольт.
Доротея отрешённо кивнула, всем своим видом давая понять, что Бог защитит её, ибо она, как и все пойманные, невиновна.
— Сколько дел, сколько дел, — устало посетовал Фазольт, оглядывая бумаги. — Ну ничего, на этой неделе мы с ними, думаю, разберёмся. И возьмёмся за вас, Айзанханг, — он одарил Готфрида неприязненным взглядом.
Готфрид не ответил. Они с Дитрихом посадили фрау Флок на кресло, привязали. Судьи задали стандартные вопросы, на которые она стандартно ответила, что она не ведьма и колдовством никогда не занималась.