Но вот однажды утром мастер заметил, что ученик какой-то вялый и уставший. Он еле сделал работу в срок и отправился домой. Мастер решил было, что у ученика была бурная ночь или что-то подобное, — Дитрих подмигнул Готфриду. — Однако на другой день ученик был ещё более вымотан: у него дрожали руки, были тёмные круги под глазами и работа у него совсем не спорилась. Ну мастер, дело ясное, спросил его о том, почему он так устал. В ответ парень расплакался и признался, что не может уснуть потому, что каждую ночь, ровно в полночь, к нему в комнату проникает ужасная ведьма и ушами как у летучей мыши, красными глазами и крысиным хвостом. Она садится ему на грудь, не даёт дышать и выпивает всю его силу.
Мастер не поверил ему и сказал, что это просто страшный сон. Он сказал ему взять лампу поярче и не гасить её всю ночь.
И вот приходит ночь… И ровно в полночь, с последним ударом колокола на кафедральном соборе, он услышал шорох под дверью. С каждой минутой он всё усиливался, ещё послышался скрежет и вдруг ключ, забытый в дверном замке, упал. Дверь распахнулась и порыв ветра затушил лампу! Парень громко закричал и бросил подушкой туда, откуда доносился шорох.
И тут наступила тишина. Ученик зажёг лампу и увидел, что его подушка валяется на полу в дверном проёме, а рядом лежит соломинка. Ну, он осмотрелся, прислушался, но больше никого не увидел.
Тогда он поднял соломинку, от злости скомкал её и выбросил в окно. А затем закрыл дверь, взял подушку и уснул.
Рано утром его разбудили крики с улицы. Выглянув в окно, он увидел старуху, жившую по соседству. Она лежала мёртвая на дороге, вся переломанная, с вывернутыми суставами и разбитой головой, а вокруг была лужа крови. Это и была та ведьма, которая мучила парня, — закончил Дитрих трагическим шёпотом.
На какое-то время наступила тишина. Готфриду показалось что друг намекает ему на что-то. Понятно, на что. Он отставил пустую тарелку и произнёс:
— Суда не будет.
— Почему? — удивился Дитрих.
— Их светлость хотят, чтобы я скрылся на время. Он сказал, что постарается замять это дело, поэтому завтра я уезжаю. Герр Фёрнер направляет меня на поиски мужа Доротеи Флок. Недавно обнаружилось, что он бежал в Эрланген, и пока остаётся там. Сегодня я должен собрать вещи в дорогу и отправляться. Поэтому я прошу тебя, Дитрих, присмотреть за домом и Эрикой, ведь мало ли что… — Готфрид многозначительно замолчал. — Я оставлю деньги на еду. Не знаю когда вернусь, но надеюсь что проведу там не больше месяца.
— А меня с тобой не отправляют? — удивился Дитрих.
— Нет, задание тайное, поэтому там буду только я и одна светлая колдунья. Понимаешь, чтобы не было слухов…
Дитрих энергично покивал, а затем откинулся на спинку стула и посмотрел в потолок, что-то прикидывая.
— Я, конечно, могу у тебя пожить, но у меня ведь тоже дела, — сказал он после паузы. — Днём-то в ратушу да в Труденхаус надо… Но ночью буду здесь.
Готфрид кивнул.
— Ночью как раз и надо. Последнее время нас никто не беспокоил, даже сны прекратились, но вдруг всё вернётся…
— Флок сбежал и сны прекратились? — спросил Дитрих. — Ты знаешь, я думаю, что этот сраный колдун тебя и околдовал. Странно ведь, что вся эта погань прекратилась как раз тогда, когда он исчез?
— А ещё я позвал священника и он осветил дом. Хотя, может быть и так. И всё же нужно ещё какое-то время подождать, — заключил Готфрид. — Спать будешь внизу, а Эрика наверху, на моей постели.
— Хорошо, — ответил Дитрих. Я уже сегодня могу остаться…
— Нет, — покачал головой Готфрид. — Сегодня поезжай домой и тоже собери кое-какие свои вещи, чтобы завтра уже готовым прийти сюда.
Дитрих недоумённо глянул на Готфрида, затем на Эрику, и лицо его расплылось в ехидной ухмылке.
— Ах, вот оно что, — протянул он. — Ну тогда я действительно пойду.
С этими словами он поднялся и направился к выходу.
— Ты уж постарайся поскорее, Готфрид, — попросил он одеваясь. — А то я же сдохну от скуки! Каждую ночь надо дома сидеть — ужас какой-то!
— Постараюсь, — ответил Готфрид и вышел на улицу вслед за другом.
Там он плотно прикрыл входную дверь и ухватил собравшегося было уже идти друга за рукав.
— Подожди, Дитрих. Хочу попросить тебя кое о чём.
— Да? — обернулся тот, с интересом глядя на него.
Готфрид посмотрел ему в глаза и твёрдым голосом произнёс:
— Я хочу, чтобы ты поклялся, что не тронешь Эрику и пальцем, пока меня не будет. Я хочу чтобы ты забыл всю свою похоть, пока находишься у меня дома.
— Да ты что, Готфрид? — наполовину шутя возмутился Дитрих. — Да я же…
— Тогда поклянись!
Шпага с крестом на клинке с шелестом выпорхнула из ножен и упёрлась остриём в грязную мостовую. Дитрих помедлил и опустился перед оружием на одно колено.
— Клянусь умерить мысли похотливые в твоём доме, Готфрид. Клянусь не трогать Эрику и пальцем, а защищать ценою своей жизни от дьявольских напастей. Клянусь исполнить свою клятву во славу Бога и церкви. Аминь!
Он трижды поцеловал тёмный чеканный крест на светлом, мерцающем в ночи клинке, трижды перекрестился и поднялся на ноги.
— Всё?
— Да, — кивнул Готфрид. — Я скажу Эрике, она будет ждать тебя завтра вечером. Храни её пожалуйста и не забывай о клятве.
— Ладно, только ты ритуальной дефлорацией не увлекайся, а то завтра не выспишься, — улыбнулся в ответ тот.
С этими словами они пожали друг другу руки и Дитрих, цокая каблуками, растворился в ночи. Готфрид постоял ещё немного, а затем вернулся в дом.
Эрика весь вечер молчала и кусала губы, словно желая что-то сказать, но не решаясь. Однако же он не обращал на это внимания, собирая в дорогу немного еды, кое-какую одежду и прочие необходимые мелочи.
А утром, едва Готфрид успел позавтракать вчерашним пирогом и мясом, как в дверь постучали. На пороге стоял довольно стройный тип с седеющими густыми усами, одетый как извозчик.
— Готфрид Айзанханг? — осведомился он. — Карета подана.
Эрика обняла его, прижалась всем телом, и он вышел на улицу.
Карета была на удивление чистой, пахла сырой кожей, а на мягком сидении, глядя через окно на улицу, сидела симпатичная девушка. Её полная грудь мерно вздымалась, чёрные волосы выбивались из-под головного убора, а тонкие пальчики тихо барабанили по сиденью.
Извозчик тронул, Готфрид помахал Эрике на прощание и закрыл окошко, намереваясь немного подремать. В это время фройляйн, глядевшая в окно, повернула симпатичное, смутно знакомое личико к нему, обворожительно улыбнулась. Глаза у неё были какие-то ядовитые, хотя в общем она была очень даже ничего. Дитриху бы понравилась.
Протянув руку для приветствия, она представилась: