Привратник вышел наружу, в свете, льющемся из раскрытой двери, показалось его тощее морщинистое лицо, со следами оспин, мешками под сощуренными, водянистыми глазами.
— Чего там у тебя? — он указал на простыню.
— Пса моего собаки подрали. Хочу похоронить.
— Ага, — кивнул тот с отвращением глядя на ношу пришедшего. — Погоди чуток.
Он вернулся в дом, а потом вышел с лопатой. Открыв калитку в воротах, он спросил:
— Помощь нужна?
— Не помешала бы, ответил Готфрид. Не видно ничего.
И привратник вернулся за лампой.
Налево от восточных ворот, прямо перед каменной городской стеной, рос чей-то сад, огороженный зубастой деревянной оградой. Площадь его была по карману разве что кому-то из низшей знати или духовенства, но никак не простому горожанину. Налево от ворот, вылезая из-под стены и сворачивая на север, шёл ров с водой, который потом впадал обратно в Регниц. А если идти прямо, на восток, то можно попасть, пройдя мимо полей, к дому Дитриха Байера и его семьи.
Готфрид пошёл направо, вдоль рва, туда, где невысокие холмы покрыты высокими травами и кустарником. Сзади послышался скрип двери, и вскоре привратник догнал его. Шли молча, пока Готфрид не остановился и не сказал: «Здесь».
Он положил свёрток на землю и начал копать, разрубая цепкие корни сорной травы, выбрасывая комья земли наружу. Вскоре на дне ямы показался песок, глина — свидетельство того, что когда-то эти земли были полностью затоплены то ли гигантским болотом, то ли морем, то ли библейским Потопом.
Швайгель не мог копать — эта старая развалина даже лампу-то держала еле-еле, то и дело сменяя руки, которые так безбожно тряслись, что у Готфрида начало рябить в глазах.
Наконец он вырыл яму почти по грудь глубиной и вылез наружу. В последний раз взглянув на Мартина, в его преданные собачьи глаза на окровавленной морде, Готфрид завязал простыню и опустил её вниз.
Ночной Бамберг мало чем отличался от дневного: узкие улочки, всего в длину копья шириной, были тускло освещены горящим щелями ставен ютящихся вдоль них домов. И только к глубокой ночи они угасали по-одному, пока не оставалось всего несколько на весь город, которые горели до утра.
Вернувшись в опустевший дом, убрав стекло с пола, Готфрид разделся и безвольной куклой повалился в кресло. То самое, на котором так любила сидеть Эрика. Хотелось бежать обратно в Труденхаус, хватать ручку ворота и пытать, пытать, пытать, всё повторяя и повторяя один вопрос: «Где они её держат?».
Злоба проснулась в нём. Святая злоба.
Но пыточные были закрыты, а протоколы хранились в кабинете викария. Нужно было бороться с мукой бездействия до утра. И он поклялся себе — найти Эрику любой ценой. Иначе он и не мог — его бы просто убила совесть.
* * *
— Ну, что? — старуха-ведьма искренне злорадствовала. — Нагулялась с этим своим Готфридом?
Эрика стояла молча, опустив голову. Руки её по-прежнему были связаны за спиной.
— Развяжите её и идите по домам, — приказала Мать стоящим позади собратьям и те повиновались.
Когда дверь мягко затворилась, Мать закрыла её на засов и встала, уперев руки в бока.
— Ну что, не рада меня видеть, значит?
Эрика молчала.
— Ты пойми, мы же для твоего блага всё это делаем…
— Вы отдадите меня… этому? — поборов страх и ненависть, спросила Эрика.
— Нет, — откликнулась Мать. — Уже поздно.
— Тогда зачем вы похитили меня? Ведь я была так счастлива! — закричала она, и поток слёз чуть не хлынул из её глаз.
— Скоро мы покинем этот город, — сказала старуха. — Здесь слишком опасно для нас.
— Вот и покидайте, при чём здесь я?
— А ты решила, что мы оставим тебя здесь? Дура! Таких Готфридов пруд пруди в каждом городе, а тебя угораздило влюбиться именно в этого. Ты хоть понимаешь, какой опасности подвергла себя и нас?
— Не нужно мне ничего от вас, — зло бросила Эрика и ушла из комнаты.
— Можешь злиться, сколько хочешь, это ничего не изменит, — крикнула вдогонку ей старая ведьма.
В соседней комнате, устроившись с ногами на мягком кресле, с запрещённым «Декамероном» в руках сидела Хэлена. Она читала, покусывая губу, но как только Эрика вошла, она подняла на неё насмешливый взгляд.
— Как тебе возвращение? — спросила она, оценивающе оглядывая вошедшую.
— Никогда бы не подумала, что ты будешь им помогать, Лиса, — ответила Эрика, всхлипывая, пытаясь унять слёзы обиды.
— Пойми, мы же для твоего блага, — мягко сказала Хэлена.
— Я от всех это слышу! — взорвалась Эрика. — Почему вы все считаете, будто лучше знаете, что для меня благо? Я хочу быть с Готфридом, мне с ним хорошо, я хочу замуж за него…
Хэлена нахмурилась.
— Замуж за него, значит? — спросила она как-то слишком доброжелательно. В её ядовитых глазах промелькнули искорки злорадства. А ты знаешь, что это я ездила с ним в Эрланген?
Эрика замерла, вглядываясь в лицо подруги.
— Ты?
— Конечно. И знаешь, чем твой ненаглядный Гога занимался в Эрлангене? — спросила Хэлена с ухмылкой и, уловив недоверие и страх в глазах Эрики, продолжила: — Чем мы с ним занимались? Мы занимались с ним любовью, — постепенно ядовитые нотки в её голосе сменились сладостными переливами, словно она и впрямь вспоминала некое фантастическое удовольствие. — Он набросился на меня как зверь. Просто напал и чуть не порвал моё платье.
Хэлене было обидно. Немногие мужчины могли устоять перед ней. И потому уж совсем невероятно было, чтобы от неё отказался этот Готфрид, у которого на лбу написано, что его единственная женщина — это служба. Она хотела, чтобы Эрика поверила ей, чтобы перестала верить Готфриду, чтобы порвалась их духовная связь — так она мстила за своих родителей и за себя.
Костяшки на кулачках Эрики побелели, и Хэлена с удовольствием заметила, что её начинает трясти от злости. Пусть пока девчонка злится и не верит, но дай ей время всё хорошенько обдумать, и, можно не сомневаться, она найдёт миллион подтверждений измены любимого.
— Ты врёшь, — выдавила из себя Эрика. — Готфрид не мог так поступить.
— Но поступил, — до тошноты приторно улыбнулась Хэлена. — Все мужчины одинаковы, тебе ещё предстоит в этом убедиться. Ах да, он ещё звал меня жить в какую-то деревню… Как глупую девку! Как будто мне интересно вести своё хозяйство. Но, признаю, он не лишён благородства — так дрался за меня на дуэли…
И ведьма, высокомерно задрав подбородок, проследовала мимо Эрики, добавив на прощанье:
— Если вам удастся свидеться, то передай ему, что всё было просто прекрасно. И поцелуй его от меня. Уж это-то ты сможешь?