— Один парень, алжирец. Он воевал в Чечне в 95-м, а сейчас… Я не очень понимаю, чего он хочет на самом деле. Его подключают к переброске боевиков, но в душе ему все это не нравится.
— Тогда зачем ему этим заниматься?
— Говорю же вам, я с этим парнем толком не разобрался, мы едва перебросились несколькими фразами. С ним пока работает другой наш человек. Но, похоже, тот алжирец хочет подорвать их систему изнутри.
Хм…
— Что-то великовато для подарка судьбы, — заметил я.
— Я тоже об этом думал. — Ашраф посмотрел на меня. Какой же он все-таки худой. Какая-то серьезная болезнь? — Но тот другой наш человек уверяет, что с ним все в порядке.
— А вы уверены, что с тем другим вашим человеком все в порядке? Он кто?
— Он тоже связан с мечетью в Финсбери-парке. Точнее мне не хотелось бы говорить, он очень рискует.
— Мы могли бы проверить его по нашим каналам, — с деланным безразличием пожал плечами я.
— Я его знаю не один год. И знаю, что он работает не только на нас, но и на МИ-5. Возможно, еще и на французов. Кого еще вы надеетесь обнаружить среди его клиентов?
— Хотелось бы нас самих. Но это вряд ли — я бы знал, — небрежно заключил я.
— Кстати, тот наш человек подозревает, что имам этой мечети тоже связан с МИ-5, — продолжал Ашраф.
А это еще интереснее! Только сейчас бы не пережать.
— Раз мне самому нельзя увидеться с тем человеком, сможете уточнить, на чем основаны эти подозрения? — спросил я. Ашраф кивнул. — Ну а хотя бы с алжирцем-то вашим встретиться можно?
Египтянин оживился. Похоже, ему неприятно было мне отказывать.
— Когда вы хотите?
— Чем раньше, тем лучше. Я все равно пока сижу без дела.
— Прямо сейчас можете?
— А у вас все на мази? Давайте, конечно.
Ашраф достал мобильный и нажал на один из последних звонков.
Говорили они по-арабски. Я понял только «млех» — хорошо. Это когда Ашраф посмотрел на часы.
— Все в порядке, — сказал он мне. — Через полчаса, как вы хотели.
Ашраф залез в навигатор, поколдовал в нем с минуту, понял, что мы двигались в другом направлении, и развернулся на ближайшем круговом движении. В Англии их великое множество, намного больше, чем светофоров. Что разумно — перекресток не простаивает ни минуты. Теперь мы ехали на север Лондона, в Финсбери-парк.
— Где у нас встреча?
Ашраф покачал головой:
— Не у нас, у вас. Я вас передам агенту с рук на руки и уеду. Мне в том районе лишний раз лучше не светиться.
— Тогда просто скажите, куда ехать. Я сам прекрасно доберусь.
— Нет, он должен убедиться, что вы со мной. Мы так договаривались.
— И он отведет меня куда надо?
— Да, вас встретит сам этот человек. Его зовут Мустафа. Он живет поблизости, вы пойдете к нему домой.
— Да?
В свете этих обстоятельств моя поспешность уже не казалась столь обоснованной. Если бы меня хотели заманить в ловушку, действовать нужно было именно так. Чтобы у меня не было никакой возможности организовать подстраховку, хотя бы сообщить коллегам, на встречу с кем я иду и куда. Хотя, конечно, я сам напросился.
Ашраф понял мои сомнения по-другому.
— Конечно, в том районе было бы странно, что белый идет куда-то рядом с арабом. Но вы же смуглый, никто и внимания не обратит.
Знать хотя бы адрес той квартиры. Хотя если мне суждено там пропасть, все равно Кудинову концов не найти. Бородавочник такого поступка точно бы не одобрил.
А Некрасов? Это мой первый куратор по шпионским играм и, наверное, главный учитель по жизни. У него все многообразие сложных ситуаций было закодировано в очень емких, ярких и неизбитых сентенциях — то ли поговорках, то ли цитатах. Я с ним по-прежнему «на связи», хотя его нет в живых уже столько лет. Никакой мистики здесь нет. Психологи сказали бы, что Некрасов — член моей референтной группы. Когда я не знаю, как поступить, я спрашиваю себя: «А что бы сейчас сказал Петр Ильич?» Обычно его советы очень внятны, и я им, как правило, следую. Но тут в голове моей возникло нечто совсем туманное: «Легко ранили, и головы не нашли». А пояснее нельзя, Петр Ильич? Молчит. Видимо, нельзя.
Есть египтянину смысл заманивать меня в ловушку? Устранить человека — это всегда риск. Ашраф думает, что я из ЦРУ. Он понимает, что о сегодняшней встрече с ним я предупредил. Если я пропаду, меня начнут искать именно с него. Но ведь он может сказать, что я попросил высадить его у метро и больше он меня не видел. ЦРУ, не ЦРУ — что на это можно возразить?
Но отступать глупо.
— У вас, надеюсь, оружия с собой нет? — спросил Ашраф.
— Я же не гангстер.
Египтянин кивнул.
— И ни в коем случае не давайте им денег. Пусть сначала что-то сделают или представят ясный план.
— Кому «им»? Там будет несколько человек?
— Я не знаю. Мы договаривались только с Мустафой. Но он из…
Ашраф пробормотал, собираясь перевести для меня сложное название: «Аль-Джамаа аль-Исламийя аль-Мусаллаха».
— Из Вооруженной исламской группы, — подсказал я.
Не зря же я изучал Лешкину базу данных. Симпатичные ребята, приятно будет с ними познакомиться. ВИГ — главная алжирская организация террористов, вырезающая в своей стране целые деревни, которые поддерживают правительство. И объявившая Алжир запретной территорией для иноверцев — они уже убили там больше сотни иностранцев, включая католических монахов, которые многие десятилетия бесплатно лечили их соотечественников. Я давно там не был. Но вот Лешка лет пять назад ездил туда под прикрытием канадской христианской газеты, так он перемещался на двух машинах, набитых автоматчиками.
Ашраф с подозрением посмотрел на меня:
— Вы знаете арабский?
— Нет, только интересующие меня слова. А что вы сказали про меня этому Мустафе?
— Я сказал, что Чечня не самая большая головная боль для Египта, но у меня есть друг, которого это, несомненно, заинтересует.
— Он знает, откуда я?
Ашраф усмехнулся:
— Этого и я не знаю наверняка. Но это же не мешает нам сотрудничать.
Намек? Даже если нет. Я достал из кармана пухлый конверт.
— Кстати, вот вам на оперативные расходы. — Это такой эвфемизм. — Положу в бардачок?
Ашраф кивнул. И я в ответ на его туманную фразу не поспешил уточнять, откуда я, и он не стал настаивать. Здоровые деловые отношения!
В голове у меня возникла новая мысль. Мы с Кудиновым все ломали себе голову, как бы нам этого Ашрафа проверить. Вот она, возможность! В моем бумажнике была распечатанная на принтере страничка. Ничего ценного, просто краткая беседа Конфуция с Лао-цзы, на которую я случайно наткнулся и к которой мысленно возвращался столько раз, что в конце концов решил распечатать и носить с собой.