– Рискну предположить, да, – ответил Грош.
– Господин Грош, письма разговаривали со мной, – выпалил Мокриц.
К его изумлению, старик схватил его за руку и крепко пожал.
– Поздравляю, сэр, – сказал он, и слезы выступили у него на глазах. – Я же говорю, сэр: сноровка! Нужно слушать шепот, вот в чем секрет. Живые они, живые, говорю! Не как люди, а… вот как корабли. Все эти письма, они здесь так близко друг к другу, столько… чувства в них, сэр, я даже думаю, у этого места есть душа, сэр, вот что…
Слезы текли по щекам Гроша. Это безумие, никаких сомнений, подумал Мокриц. Но как же оно заразительно.
– Ага! Вижу, по глазам вижу, сэр, – воскликнул Грош, улыбаясь сквозь слезы. – Почтамт нашел тебя! Он объял тебя, сэр, точно говорю. И никогда его уже не покинешь, сэр. Есть семьи, которые работали тут не одну сотню лет, сэр. Стоит Почтамту поставить на тебе свой штемпель – и все, сэр, все, назад дороги нет…
Мокриц как можно вежливей высвободил свою руку.
– Кстати, – сказал он, – расскажи мне о штемпелях.
Шлеп.
Мокриц взглянул на лист бумаги. Смазанная красная надпись, отпечатанная щербатыми стертыми буквами, гласила: «ПОЧТАМТ ГОРОДА АНК-МОРПОРК».
– Вот так, сэр, – сказал Грош, размахивая увесистым штемпелем из дерева и металла. – Сначала шлепаем штемпель на чернильную подушечку, а потом шлепаем – шлеп – на письмо. Готово, сэр! Видите? Еще один. Каждый раз одно и то же. Проштемпелевано.
– И это стоит пенни? – сказал Мокриц. – Какой кошмар, для подделки тут хватит одной сырой картофелины – даже ребенок справится!
– Да, сэр, такая проблема всегда имела место, – согласился Грош.
– И вообще, почему почтальон должен маркировать письма? – спросил Мокриц. – Почему бы просто не продавать штемпели?
– Тогда они заплатят один пенни, а пользоваться будут хоть всю жизнь, – справедливо заметил Грош.
В механизмах вселенной шестеренки предопределенности встали на свои места…
– Тогда… – Мокриц задумчиво уставился на бумагу, – тогда… почему бы не продать им штемпель, который можно использовать… лишь единожды?
– В смысле, чернил зажать? – Грош нахмурился, и его парик соскользнул набок.
– В смысле… маркировать бумагу много-много раз, а потом нарезать ее на получившиеся… марки… – Мокриц сосредоточился на своей идее, пусть даже для того только, чтобы не обращать внимания на парик, тихонько ползущий на место. – Доставка по городу стоит один пенни, да?
– Кроме Теней, сэр, туда – пять пенсов из-за вооруженного стражника, – сказал Грош.
– Ага. Ясно. Кажется, я кое-что придумал… – Мокриц посмотрел на господина Помпу, который тихонько тлел в углу кабинета. – Господин Помпа, будь другом, сходи к Наседке-с-Цыплятами, найди там «Козла и Ватерпас» и спроси у трактирщика «ящик господина Робинсона». Трактирщик может потребовать доллар. И раз уж будешь там поблизости, зайди заодно в печатню Цимера и Шпулькса. Дай им знать, что главный почтмейстер города хочет обсудить с ними очень крупный заказ.
– Цимер и Шпулькс? У них очень дорого, сэр, – сказал Грош. – Они делают все важные заказы для банков.
– Зато их чудовищно сложно подделать, мне ли не знать… мне рассказывали, – поправился он тут же. – Водяные знаки, бумага с уникальным узором, куча разных хитростей. Кхм… короче… марка за пенни и марка за пять пенни… как насчет междугородних пересылок?
– Пять пенсов до Сто Лата, – сообщил Грош. – От десяти до пятнадцати в другие места. Кхех, три доллара, если до самой Орлеи. Тогда мы делали отдельные выписки.
– Значит, нам понадобится марка за доллар, – Мокриц принялся царапать что-то на бумаге.
– На доллар! И кому же такое нужно? – сказал Грош.
– Тому, кто захочет отправить письмо в Орлею, – ответил Мокриц. – Впоследствии для этого нужно будет три марки, но потом, а пока я снижаю цену до одного доллара.
– Один доллар! Это же тысячи миль, сэр! – запричитал Грош.
– Ну да. Вроде все по-честному.
Судя по лицу, Грош разрывался между восторгом и отчаянием.
– Но у нас в распоряжении только несколько пенсионеров, сэр! Они шустрые, конечно, но… как говорится, сначала научись ходить, а потом уже бегать!
– Нет! – Мокриц стукнул кулаком по столу. – Никогда так не говори, Толливер! Никогда! Не иди – а беги! Не ползи – а лети! Двигайся вперед во что бы то ни стало! Ты говоришь: наладим почтовую службу в городе. Я говорю: попробуем наладить ее во всем мире! Потому что если мы потерпим неудачу, я бы предпочел проигрывать по-крупному. Все или ничего, господин Грош!
– Ого, сэр! – ответил Грош.
Мокриц сверкнул лучезарной улыбкой, почти не уступавшей его костюму.
– Не будем сидеть сложа руки. Нам понадобится больше персонала, почтовый инспектор Грош. Намного больше. Веселей, приятель. Почтамт снова в деле!
– Так точно, вашеблагородь! – воскликнул Грош, опьяненный энтузиазмом. – Мы… мы будем делать то, чего раньше не делали, и как-то по-новому!
– Схватываешь на лету, – сказал Мокриц, закатив глаза.
Десять минут спустя Почтамт получил свою первую доставку.
Ею оказался старший почтальон Бейтс. Его, с перепачканным кровью лицом, втащили в здание на самодельных носилках два офицера Стражи.
– Подобрали на улице, – объяснил один из них. – Сержант Колон, господин, к твоим услугам.
– Что с ним стряслось? – в ужасе спросил Мокриц.
Бейтс разлепил глаза.
– Прошу прощения, сэр, – пробормотал он. – Я держался изо всех сил, но они тюкнули мне по темечку здоровенной такой штукой!
– На него напали двое громил, – пояснил сержант Колон. – А сумку выбросили в реку.
– И часто такое случается с почтальонами? – спросил Мокриц. – Я думал… о, нет…
Это вернулся старший почтальон Агги, душераздирающе медленно подволакивая одну ногу с прицепившимся к ней бульдогом.
– Извиняюсь, сэр, – сказал он и, хромая, подошел ближе. – Кажется, мои форменные штаны порвались. Я стукнул поганца сумкой по голове, но от него так просто не отцепишься.
У бульдога были закрыты глаза. Он, похоже, думал о чем-то своем.
– Повезло, что на тебе броня, – сказал Мокриц.
– На другой ноге, сэр. Но ничего страшного. У меня от природы голяшки нечувствительные к боли. Сплошные шрамы, сэр, хоть спичку чиркай. А вот у Джимми Тропса неприятности. Он сидит на дереве в Гад-парке.
Мокриц фон Липвиг шагал по Рыночной улице с гримасой мрачной сосредоточенности на лице. «Трест Големов» был по-прежнему заколочен досками, которые, впрочем, успели покрыться новым слоем граффити. Краска на двери была обожжена и вспузырилась.