— Как так? — оторопел Стас.
— Видишь ли, человеческий детеныш, хроноскаф в общем-то одноразовый. Он построен только для того, чтобы сначала доставить вас домой, а потом меня — в Древний Египет. Количество хроногравитационной энергии ограниченно. Был, конечно, и запас, но на дополнительный прыжок в древность мы никак не рассчитывали. А мне ведь нужно сюда вернуться. И на дополнительного пассажира — тоже не рассчитывали. А чем больше масса, тем больше затраты энергии. Я не уверен, что нам и без нее-то энергии хватит.
— Та-ак, — протянул Стас. — И как же быть? Ну посчитай, может, все-таки хватит? Что же, мы ее тут бросим?
— Как я посчитаю? Бортовой компьютер для подобных операций не предназначен. Все необходимые расчеты он делает сам, внутри. Я могу только ставить задачи, а он, просчитав оптимальный вариант, — выполнять.
Мы озабоченно молчали. Лина уже спустилась вниз, снова примостилась возле Стаса и, пытаясь понять, о чем мы говорим, заглядывала нам в лица. Но ничего у нее, естественно, не выходило, и она смешно хмурила брови, так, что они почти сливались в одну черную полоску.
— Я вижу только один путь, — сказал наконец Шидла. — Свой вес, а значит, и массу я знаю. Я введу ее величину в компьютер. Нашу совокупную массу — мою и вас двоих — компьютер помнит по прошлым перелетам. Массу нас четверых он определит сразу, в момент начала скачка. И еще одна вводная: теперь в пространстве — на орбиту и с орбиты — будем двигаться только на ракетной тяге, специальную энергию на это тратить не будем. Я задам компьютеру необходимые условия: сначала он должен вас троих доставить в ваше время, а потом меня — обратно в Древний Египет.
— И еще должна остаться энергия, чтобы потом нас из музея в двадцать пятый век перебросить, — подсказал Стас.
— Само собой, — согласился Шидла. — Затем я дам старт. Исходя из всех этих условий, хроноскаф совершит скачок в будущее, и если энергии ему будет достаточно, он доставит в ваше время всех четверых; если же нет, он остановится где-то на полпути, и там нам придется вашу самку высадить. Вот так. И вряд ли мы сможем придумать что-нибудь другое.
Тишина, возникшая в рубке после этой его речи, была еще тягостнее, чем в прошлый раз. Лина тревожно на нас поглядывала.
— А может, дотянем? — с надеждой спросил Стас.
— Может, и дотянем, — ответил Шидла. — Но не уверен.
— Тогда, может, ей лучше здесь остаться? — набравшись мужества, спросил я.
Стас жалобно глянул на меня. Потом веско сказал:
— Пусть она сама решает.
…Почти два часа понадобилось нам со Стасом, чтобы лишь в самых общих чертах втолковать Лине что к чему. Девчонка она оказалась в общем-то сообразительная. В конце концов она сказала:
— Мальчики, ну что тут рассуждать? Дома у меня нет никого — ни папы, ни мамы, ни друзей. Там меня ничего не держит. А так есть надежда, что мы все-таки будем вместе. А не получится… Какая мне разница, в каком времени жить? Хуже, чем у нас, наверное, нигде нет.
— «Никогда», — поправил я ее машинально, а сам подумал, что она еще ничего не знает ни про инквизицию, ни про Гитлера… И еще подумал, что она мне все-таки по-настоящему нравится.
Я обернулся к Шидле и сказал ему о решении Лины.
— А я давно уже все настроил, — грустно усмехнулся он. — Я ведь знал, что она ответит. У нее хорошее лицо. Общаясь с вами, я уже начал пересматривать свое отношение к людям. А теперь пересмотрел окончательно. Если даже в такой древности… Ладно, пристегивайтесь.
И еще через несколько секунд мы наконец помчались через века.
Когда отступило обычное при этом головокружение, я смог наблюдать за табло времени. Когда началась наша эпоха, у меня радостно екнуло сердце. Вот хроноскаф проскочил первое тысячелетие, и мы со Стасом обрадованно переглянулись. 1112, 1680, 1937… У меня задрожали коленки… 1966!.. И все. Стоп. Красные цифры на зеленом поле прекратили свой стремительный бег.
Мы снова переглянулись. Но радости в наших взглядах на этот раз уже не было.
— Куда будем приземляться? — спросил Шидла мрачно.
Лина смотрела на меня с ожиданием.
— Не дотянули? — догадалась она по выражению моего лица.
— Не дотянули, — подтвердил я.
— Сколько?
— Мама родит меня только через тринадцать лет. А его, — кивнул я на Стаса, — еще через год.
— Ну, это не так уж много, — грустно улыбнулась она.
Стас отвернулся, чтобы мы не видели, что творится с его лицом. Потом сказал Шидле с отчаянием в голосе:
— Я тоже останусь здесь.
— Нет, — твердо ответил сфинкс. — Тогда все было зря. — И, повернувшись ко мне, повторил: — Куда будем приземляться?
Я перевел его вопрос Лине. Она пожала плечами:
— Все равно. Может быть, в ваш город?
— Нет, — сказал Стас, — у нас зимой холодно, а ты к этому не привыкла.
Лина благодарно посмотрела на него.
— Да, — подтвердила она, — мне бы хотелось, чтобы было солнце, много солнца. Чтобы там росли виноград и разные фрукты. И чтобы люди были добрыми…
— Ташкент! — выпалил я, потому что вдруг вспомнил мамины рассказы про этот город. Стас согласно кивнул головой. — Ташкент, — повторил я сфинксу.
— Где это? — деловито спросил он. — Вы на глобусе найдете?
— Запросто, — заверил Стас, — мама на нем Ташкент сто раз нам показывала.
— Тогда ищите, — сказал Шидла и что-то нажал на приборном щитке.
Голографическая модель Земли, вращаясь, повисла за нашими спинами. Выждав подходящий момент, Стас ткнул пальцем в знакомую точку. Шар остановился, а место, которое указал Стас, вспыхнуло бирюзовой звездочкой.
— Не ошибся? — подстраховался Шидла.
— Все правильно, — подтвердил я.
— Что ж, тогда готовьтесь к приземлению.
В этот момент Лина протянула руку и погладила сфинкса по гриве.
— Переведи ему, Стас, — попросила она, — пусть не расстраивается. Я понимаю, что он хороший и ни в чем не виноват.
Стас перевел, и Шидла, встряхнувшись, как большой кот, грустно покачал головой.
— Спасибо, — сказал он.