— Обходят, — сказал он и занялся револьвером. — Сейчас со всех сторон стрелять начнут.
Правая рука почти не слушалась, заряжать было трудновато. Зашуршала глина, совсем рядом посыпался щебень. Туран, вскочив на колени, выстрелил на шум и снова упал. Пулеметчик немного запоздал, пули раскрошили часть глиняной стены. Зато Туран попал — там, куда он стрелял, теперь раздавались стоны и ругань. Шорох щебня удалялся, раненый отползал прочь. Загудел мотор, захрустели обломки под колесами — сендер с пулеметом подбирался ближе, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Тим начал что-то негромко насвистывать. Туран откинулся на спину и лег поудобней, уставившись в небо. Клубы дыма по-прежнему закрывали небо над Херсон-Градом, но теперь они стали жиже, прозрачней. Навостоке посветлело, розовый свет занимающегося утра растекался по Пустоши.
― Ночь закончилась, — сказал Белорус, приподнялся, дважды выстрелил и снова упал.
Туран лежал и глядел в небо. В висках стучало, немного кружилась голова, боль пульсировала в плече.
Застучал пулемет — совсем рядом. Стена трескалась, куски кладки летели от нее, сыпалась на землю труха. Белорус ругнулся, выставил винчестер и пальнул наугад. И тут все шумы перекрыл низкий грохот — в нем потонули и крики, и треск пулемета, и хруст глины под сапогами гетманов. Грохот встал волной, смолк, ударил еще раз, потом опять… Белорус торжествующе завопил, поднявшись на колени, замахал винчестером.
Но Туран не шевелился — лежал и глядел вверх. Дым таял, за темной пеленой проступало светлеющее небо, по которому медленно плыл «Крафт» — сияющий, обтянутый серебристой пленкой. В гладких боках газовых баллонов отражалась розовая полоса горизонта, клубы дыма и багровые отсветы от разрывов бомб. Крючок, свесив ноги, сидел в дверном проеме гондолы, подпаливал фитили и равнодушно швырял их вниз.
Термоплан подплыл к руинам. Ставро стравил газ, и машина медленно пошла на снижение. Крючок обернулся, вытянул из-за спины здоровенный моток. Тот соскользнул с его коленей, покатился вниз, разворачиваясь в лестницу. Качаясь, она проплыла над разбегающимися гетманами, над сендером, перевернутым взрывом бомбы, над нелепо задранным пулеметным стволом — и скользнула к руинам, в которых укрылись Туран Джай и Тим Белорус.
Первое, что он услышал, придя в себя, были шорох и скрип. Сквозь все это пробился знакомый голос Шаара Скитальца:
― …Привет вам, дети Пустоши! Всех приветствую на волнах нашего радио! Приветствую даже кетчеров и диких людоедов Донной пустыни, хотя и сомневаюсь, что они меня слышат! И уж тем более, я сам был бы рад не слышать их вовсе! Однако времена меняются, и, как говорят, доблестный атаман Макота, новый хозяин Моста, отучает варваров от употребления человеческого мяса. Воистину велики достоинства этого человека! Ведь теперь…
Веселый голос Скитальца снова утонул в помехах. Туран разлепил опухшие веки и стал моргать, привыкая к свету. Сперва он не различал вообще ничего, только мельтешение темных и светлых пятен, но постепенно контуры помещения обозначились ясней. Его кровать стояла в небольшой комнатке: низкий потолок, три стены ровные, четвертая слегка скругленная, с высоким узким окном. Свет, проникающий сквозь шкуру ползуна, не ровный — за окном то тень, то ослепительно яркий свет. Две стены заняты полками, на которых рядами выложены всевозможные безделушки, многие покрыты ржавчиной и патиной: какие-то обломки, куски древних механизмов, старинная посуда…
― …Он назвал себя Большим Хозяином всей Южной пустоши, наш славный Макота, — прорезался сквозь треск голос Скитальца. — Что же, не он первый, не он последний, люди любят объявлять себя хозяевами Пустоши, а Пустошь любит хозяев. Пустошь любит хозяев и старается, чтобы их было побольше, так что их всегда оказывается несколько, да к тому же они часто сменяют друг друга. Кстати, я ее отлично понимаю, у меня с женщинами то же самое! Их должно быть побольше и самых разных, правда, они частенько выясняют отношения между со… хр-р-р… шр-р-р…
Макота! Вот, значит, где он теперь — на Мосту… И еще людоеды какие-то с ним? Наверное, он их присоединил к своей банде во время поездки через Донную пустыню? Если атаман захватил Мост и с ним дикари, его будет трудно взять. Нужен хороший план.
Туран пошевелился. Кровать под ним была мягкая — даже на отцовской ферме ему не доводилось ночевать на такой. Он кое-как сел и снова огляделся. За окном плыли облака, то и дело заслоняя солнце. Сильный ветер — начинался сезон бурь. В памяти всплыла ночная схватка, рушащиеся катапульты, сияющий в рассветных лучах «Крафт»… Что было потом? Комната показалась смутно знакомой. Кажется, он находится здесь уже довольно давно. Хрип радио, мягкая перина, причудливые безделушки на полках — все это он уже видел. Еще вспоминаются руки, меняющие повязку на предплечье, подносящие чашку с водой к губам… Вот и эта чашка — на столике у изголовья. И стул рядом.
Странно, что он валялся в беспамятстве после небольшой раны. Туран пошевелил рукой — боли почти нет, но во всем теле слабость.
Скрипнула дверь, вошел Крючок. Оттопыренные уши были необычного розового цвета, будто с них недавно слезла кожа. Бывший бандит шагнул к кровати, склонился над Тураном.
— Пить будешь? — Крючок потянулся к чашке.
— Я сам.
Туран напился. Вода была чистой и вкусной — должно быть, из подземных источников.
— Крючок, это ты за мной присматривал?
— Ну.
Туран помолчал. Разговорчивей лопоухий так и не стал. Турану хотелось о многом расспросить его, но не знал, как начать.
— А где гравипушка моя? Такая черная, с одной стороны под сеткой серебристое…
Крючок вытащил ее из-за спины — носил за ремнем — и положил на кровать рядом с Тураном. Тот погладил шершавую шкуру — ощущения были знакомыми и, пожалуй, приятными.
— Рыжий хотел забрать, — пояснил Крючок. — Я не дал. Сказал, что твое.
— Белорус? Как он?
— Бегает, болтает. Скоро должен заглянуть.
— Заглянуть? А где мы?
— В башне.
— Это башня управителя?
— Ну.
— А что вообще происходит? Где гетманы? Омега?
— Гетманы ушли. Омега тоже скоро уйдет. Вот рыжий заявится, расскажет. Ему сподручней, а я не люблю.
— Ладно, — Туран смирился, поняв, что из лопоухого много не вытянуть. — Крючок, а одежда моя где?
— Принесу.
Крючок поплелся из комнаты, и когда дверь за ним захлопнулась, сквозь щелчки и помехи снова прорезался голос Шаара Скитальца:
— А теперь по заказу наших славных небоходов повторяю их объявление, которое, видит Пустошь, надоело мне до некроза в печени, но я буду твердо повторять его снова и снова, покуда не иссякнет серебро в небесных кошельках Гильдии! Они платят исправно, и я, Шаар Скиталец, готов твердить с утра до вечера: разыскивается Туран, урожденный Джай-Кан, сын фермера с юга Пустоши. Гильдия выплатит двести монет серебром любому, кто сообщит достоверные сведения о его нахождении, и пятьсот монет тому, кто доставит его живого к Минску, либо передаст кому-то из представителей Гильдии. С другой стороны, Гильдия убьет любого, кто покусится на жизнь Турана Джай-Кана…