Солнце стояло высоко. Скоро время скромной трапезы, состоящей из овощного супа, лепешки и полуденной молитвы. Еды, как и коротких часов отдыха, едва хватает, чтобы выдержать эту муку до заката солнца, когда после вечернего намаза их снова погонят в Сайер. Джереми посмотрел на другой берег. Там рабы, внешне мало чем отличающиеся от заключенных, пасли коз и собирали хворост. Много людей спускалось к Нилу по разным надобностям. Кроме пастухов, женщины в чадрах и девушки, которые приходили за водой, стирали белье или поили животных. Несколько раз Джереми наблюдал, как какая-нибудь женщина или девочка просто так подходила к заключенному и уводила его, не обращая внимания на охрану. И ни один из этих счастливцев больше не возвращался. Казалось, жизнь в Омдурмане не подчинялась никаким законам. Джереми слышал, что за деньги некоторые из узников получали лучшую еду, даже мясо, что к ним пускали родственников или разрешили весь день прохлаждаться где-нибудь под деревом с Кораном в руках. Их стражи временами бывали безжалостны, но потом без всякой видимой причины вдруг расслаблялись и даже проявляли мягкосердечие.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Джереми поднял голову. У противоположного берега по щиколотку в воде стояла молодая женщина с лицом цвета крепкого чая. Она украдкой оглядывалась по сторонам, а потом за чадрой мелькнула улыбка, и незнакомка помахала ему рукой: «Иди сюда!» Джереми также покрутил головой, а потом ткнул большим пальцем в свою костлявую грудь: «Я?» Она кивнула и снова сделала знак рукой. И тогда Джереми, озираясь, осторожно сделал шаг, а потом еще один. Ничего не произошло. Так, шаг за шагом, он вошел в Нил. «Забери меня, – про себя уговаривал ее Джереми. – Можешь потом убить, только забери». Прохладная вода обволокла его ноги, промочила одежду. Плеск-плеск, плеск-плеск… Через минуту он уже стоял рядом с ней, и никому до этого не было дела. Девушка взяла его под руку и вывела на сушу. Она внимательно оглядела пленника, а потом хворостиной погнала его от реки вместе со своими козами.
– Я не раб! – вырвалось вдруг у него. – Я не раб, просто так получилось.
Он плелся в стаде, которое, по-видимому, хорошо знало дорогу. Внезапно девушка оказалась рядом и, глядя на Джереми снизу вверх, проговорила по-немецки, коверкая слова:
– Ты немец?
Джереми покачал головой.
– Англичанин.
– Ах, англичанин, – сказала девушка, уже на его родном языке. – Английские мужчины хорошие. – Она хихикнула и похлопала его по плечу.
– Откуда ты знаешь английский? – спросил Джереми.
– Я работать Хартум. – Она кивнула на восток, в сторону Хартума.
Они подошли к низеньким, крытым соломой глиняным хижинам, возле которых потрепанные куры клевали одним им видимые зерна. Девушка позвала коз к кормушке, а потом толкнула Джереми в сторону одной из хижин. Ему пришлось сильно наклониться, чтобы протиснуться вовнутрь. Здесь царил полумрак. Проникающие через маленькое окошко солнечные лучи светлыми пятнами ложились на расстеленный на полу ковер. Девушка мягко, но уверенно надавила Джереми на плечи, приказывая сесть. Он слышал, как она стучала в углу глиняными кувшинами.
Наконец хозяйка поставила перед пленником блюдо с овощами и холодным жареным мясом и кувшин воды, положила лепешку и села напротив.
Некоторое время Джереми колебался, а потом набросился на еду, как голодный зверь. Он запихивал в рот один кусок за другим, краснея от стыда и бормоча время от времени Шукран. Шукран – «спасибо», а девушка кивала, улыбаясь одними черными глазами. Под конец он вылил в себя полкувшина воды, а девушка отодвинула посуду в сторону и подсела ближе.
Джереми вздрогнул, когда она прильнула к нему, обхватив колено.
– Ты дать мне ребенка. Тогда ты – свободный, я – свободный.
«Нет!» – хотел закричать Джереми. Но изо рта вырвался невразумительный хрип. Девушка хорошо знала, что надо делать, и вскоре тело перестало ему подчиняться. У Джереми давно не было женщины, с тех самых пор, как он встретил Грейс. Грейс. При воспоминании о ней у него заболело сердце. Вернулся ли счастливчик Лен с войны? А может, Грейс давно уже вышла за него? В любом случае у Джереми не было никакого права осуждать ее, ведь он пробыл здесь слишком долго. Как долго? На миг Джереми охватил ужас, а потом душу переполнила благодарность к этой девушке, и Джереми прекратил сопротивление.
Он лег, когда она надавила ему на плечи, а потом смотрел, как она расстегивала ему штаны и устраивалась сверху. Его стон выражал скорее отчаяние, чем удовольствие. «Думай о Грейс, – повторял он про себя. – Представь, что это Грейс. У нее такое же гибкое тело, нежная кожа, карие глаза… такие же теплые, и в глубине их тоже горит огонь…» Джереми сглотнул, а потом словно электрический разряд пробежал по его телу. Стыд и отвращение поднимались в нем одновременно с усиливающейся болью в желудке, давно не получавшем такого количества пищи. Во рту стало кисло. Прости меня, Грейс, прости…
Заслышав снаружи голоса, Джереми почувствовал что-то вроде облегчения. Он успел застегнуть штаны, когда в хижину ворвалось несколько дервишей, и девушка пронзительно закричала. Их схватили и поволокли во двор.
– Нет! – протестовал Джереми, отбиваясь. – Она здесь ни при чем. Я один виноват… я…
Но дервиши не понимали его.
Они набросились на девушку и на глазах у безучастных туземцев били ее кулаками и древками копий, не обращая внимания на слезы и мольбы о пощаде, пока наконец кто-то из них не ударил ее острием копья и она не упала, обливаясь кровью, и не замерла, уставившись безжизненными глазами в пустоту.
Джереми было все равно, когда его повели обратно, в Омдурман. Слишком дорого заплатил он за свою недолгую свободу. Он и не сопротивлялся, оказавшись на знакомой рыночной площади, где стояли виселицы. Его повалили на землю ничком, а цепи, которыми были скованы руки, прибили к земле железными костылями. Джереми даже не вздрогнул, услышав свист курбаша, и только повторял про себя сквозь стиснутые зубы, пока по спине гулял кнут из кожи бегемота, а остатки лохмотьев, вместе с кусками кожи и мяса, летели в разные стороны: «Заслу…жил. Заслу…жил. Заслу…жил».
Теплая кровь заливала тело. Мне жаль, Грейс. Прости меня. Прости меня, незнакомка. Мне жаль.
В комнате за закрытыми ставнями царил матово-серый полумрак. Лучи жаркого послеполуденного солнца сюда не проникали, тем не менее было душно. Грейс лежала на низенькой, шаткой кушетке, время от времени вытирая рукой потный лоб. Сам воздух казался липким и обволакивал кожу и легкие, как клейковина. Чистое постельное белье отдавало плесенью, как будто долго хранилось в закрытом ящике. Грейс оглядела неровно оштукатуренный потолок, голые стены, стол из нелакированной древесины и надбитую глиняную кружку на нем. Обстановка находящейся в коридоре ванной комнаты тоже была более чем скромной. Но Грейс не жаловалась. Они сами решили жить подальше от других путешественников из Европы, ограничивая себя в самом необходимом. Только так и можно будет достаточно долгое время обходиться имеющимися у них средствами.