– Отнюдь, отнюдь, – быстро ответил Эду ван Тондер и гордо выпятил грудь; он явно был счастлив, что его избранница удостоилась такого внимания. – Желаю приятно провести время!
На дрожащих коленях Флортье поднялась со стула и слабо улыбнулась Эду.
С каждым тактом она ощущала близость Джеймса ван Хассела, которому едва доставала до плеча. Она ощущала его взгляд на своем лице, и ее сердце бешено колотилось в грудной клетке. В начале вечера она успокоилась, видя, что все предпочитали простые танцы, поскольку многие дамы и почти все мужчины танцевали неважно. Но когда Джеймс ван Хассел взял ее за руку и привлек к себе, она испугалась, что будет выглядеть неуклюжей. Однако вскоре страх ее пропал – Джеймс ван Хассел вел в танце ловко и уверенно.
– Вы вообще-то должны быть дамой в первой паре, – объявил он через некоторое время. – Боюсь, что танцевать со мной – чистое наказание.
Губы Флортье невольно растянулись в улыбке, она покачала головой и снова впилась взглядом в цветок плюмерии на лацкане фрака. Сладкий аромат цветка кружил ей голову, но, кроме него, был еще и тяжелый, пряный запах ее партнера, подчеркнутый свежим запахом одеколона для бритья. Этот запах неотразимо притягивал ее.
Прошло несколько тактов, прежде чем он снова заговорил.
– Эду сказал, что вы темпераментная и хорошо и много говорите. Простите, но меня немного смущает ваше молчание.
Флортье и сама не могла объяснить причины, парализовавшей ее такой всегда бойкий язычок. От ладони Джеймса ван Хассела, лежавшей на ее спине, шел приятный ток, а его голос вызывал сладостный трепет где-то в глубине тела.
– Простите, – прошептала она.
– Если вам не нравится танцевать со мной, то и не надо, – сказал он и ослабил свои объятия.
Она испуганно вскинула ресницы и покачала головой.
– Нет! Что вы… нет! – Она смущенно опустила голову.
– Хм, – произнес он и, вздохнув, добавил: – Давайте попробуем вести вежливую и культурную беседу. Ваши родители сегодня тоже приехали сюда, фройляйн Дреессен?
Флортье сбилась с такта; внезапно ее охватило отчаяние.
– Нет, – прошептала она еле слышно. – Я… у меня нет никого.
«Только отец, который променял меня на богатую жену. И брат, которого он взял с собой». В Батавии она уже дюжину раз рассказывала, что она сирота и у нее нет близких. Всякий раз на нее изливалось сердечное сочувствие, любое дальнейшее любопытство глушилось в корне. Хотя тетя Кокки и дядя Эвоуд были живы, но после того, что происходило за кружевными занавесками домика в Снеке, оба для Флортье практически умерли. Как и Флортье для них. Однако лишь теперь, когда Джеймс ван Хассел держал ее в объятиях под музыку оркестра, она почувствовала себя одинокой и покинутой. На ее глаза навернулись слезы, а руки напряглись.
– Простите, – сказал он с искренним сочувствием. – Этого я не знал. Не хотите ли присесть?
Флортье смогла только кивнуть. Она позволила отвести себя к одному из стульев, стоявших попарно за столиками у стены зала. Едва она села, как Джеймс ван Хассел подозвал слугу и взял с его подноса два бокала.
– Терима касих. Спасибо. Вот.
Опять кивнув, Флортье взяла шампанское и, сжав в кулак другую руку, лежавшую на коленях, залпом выпила весь бокал; потом кое-как скрыла отрыжку, загородив рот рукой.
Джеймс ван Хассел, даже не притронувшийся к виски, глядел на нее с легкой иронией.
– Похоже, вы осилите еще один бокал. Но если даже это так, у меня возникло подозрение, что вы нарочно хотите напиться.
Флортье робко улыбнулась ему и слизнула с нижней губы капельку шампанского.
– Мне надо идти, – тихо проговорила она и поставила бокал на столик, стоявший между ними. – Эду наверняка меня ждет.
Она торопливо встала, но Джеймс ван Хассел опередил ее и схватил за локоть. Она в испуге обернулась. Он пристально глядел на нее со стула.
– Неужели я такой ужасный, – расстроенно проговорил он, – что вы не можете выдержать мое общество даже несколько минут?
Его огорченный взгляд, говоривший об оскорбленной гордости, тронул Флортье.
– Нет, что вы, – прошептала она еле слышно, сквозь грохот музыки, голоса танцующих пар и разговоры мужчин, стоявших у стены. – Нет, вы совсем не ужасный.
– Хорошо. – Он кивнул. – Я хочу вас увидеть снова.
Флортье нерешительно покачала головой.
– Это… пожалуй, не получится.
Он наморщил лоб.
– Почему? – Его грубоватое лицо озарилось пониманием. – А-а, из-за Эду? – Когда Флортье молча кивнула, он сумрачно посмотрел на нее. – Он уже… он предлагал вам руку и сердце? – Флортье покачала головой, и от усмешки на его лице снова стали видны ямочки по обе стороны рта. – Тогда и не беспокойтесь. Я улажу этот вопрос. Он плантатор, я плантатор, а между нами постоянно идет дружеское соревнование. – Он без улыбки заглянул ей в глаза. – Вы хотите увидеться со мной снова?
Внезапно Флортье показалось, что под ее ногами закачалась земля. Что из ее пальцев выскользнули нити, которые она держала в руках после прибытия в Батавию, строя новую жизнь. Ей стало очень страшно. Она хотела уйти от Джеймса ван Хассела, но он еще крепче схватил ее за локоть, явно не обращая внимания на то, что на них уже с любопытством глядят окружающие.
– Ну – вы хотите?
Флортье хотела отрицательно покачать головой, быстро и безболезненно прервать все отношения, но тело не послушалось, и она кивнула.
– Где вы живете?
– В отеле «Дес Индес», – прошептала она.
– Я приеду за вами завтра в три часа, – кратко сказал он и отпустил ее руку.
Флортье резко повернулась и неуверенной походкой пошла через зал. Потом, по ее настоянию, они с Эду откланялись и молча ехали до ее отеля. И все это время она мысленно повторяла новое имя. Джеймс. Джеймс ван Хассел.
Словно она могла его забыть! Она, пронизанная звуками его голоса, захлестнутая его могучей силой обаяния, которое захватило ее и опьянило.
– Нони Бина! Нони Бина!
С бьющимся сердцем Якобина привстала на кровати, сонно поглядела на отсвет, падавший на ее кровать сквозь приоткрытую дверь. Вдалеке послышался рокот, тихо задребезжали оконные стекла, но в остальном все было тихо. Нет, это не землетрясение, которое уже стало для Якобины обычным делом, а всего лишь гроза, судя по голубоватым вспышкам.
– Нони Бина! – Маленькая фигурка в белой ночной рубашке залезла на кровать и встала на колени. – Нони Бина!
– Йерун, – пробормотала она и потерла тяжелые, слипающиеся веки. – Что такое? – Она сразу вспомнила, что мальчуган жаловался вечером на жжение в руках и ногах, Ида тоже была необычайно капризной. – Тебе плохо? Что-нибудь болит? – Она дотронулась ладонью до его щеки, хотя и не знала, сумеет ли понять, то ли мальчику просто жарко в эту тропическую ночь, то ли у него повышенная температура. Но он потряс головой.