Очевидно, «Европа» была местом встречи продажных женщин с их платежеспособными клиентами. Флортье не замечала этого, так как всегда была погружена в собственные невзгоды и чтение газеты. Благодаря этому она выглядела посторонней и неприступной, и к ней не приставали. До сегодняшнего дня.
Флортье густо покраснела, поскорее опустила голову и дрожащими пальцами стала бесцельно листать газету.
– Ну, и как? – с явным нетерпением в голосе снова обратился к ней незнакомец.
Если она действительно так поступит – пойдет с ним ради денег?
Она украдкой разглядывала его. Он был еще молод, лет двадцати с небольшим. Высокий и широкоплечий, хоть и не такой богатырь, как Джеймс. Его плоское, почти квадратное лицо выжидающе повернулось к ней, и она могла его рассмотреть. Гладко зачесанные рыжеватые волосы и бородка, светлая кожа, усеянная веснушками. Красивые губы. В темно-синих глазах с густыми светлыми ресницами читалось нетерпение. В общем, вполне симпатичный мужчина, который прежде мог бы стать ее поклонником. Такой, с которым ей будет не слишком противно. Но все же…
Ей вспомнились коробки с бельгийским шоколадом, которые иногда дарил ректор ван Вик. Пара нежнейших чулок, которые она спрятала в дальнем углу своего шкафа, чтобы их никто не обнаружил. И деньги – он совал их ей в руку со стыдливой улыбкой. «Вот, моя сладкая колдунья. Купи себе что-нибудь хорошее, я ведь знаю, что дома тебя не балуют». На те деньги она купила ленты, дешевый одеколон и аляповатый веер, которым не могла пользоваться в школе; но эта бесполезная вещица все-таки наполнила ее гордостью и дала ощущение избранности.
Щеки Флортье пылали; она снова уставилась в газету. Ей пришлось смочить язык глотком виски, прежде чем она обрела дар речи.
– И что вы за это предлагаете?
– Двадцать флоринов, – негромко сказал он.
Ну, была – не была.
– Шестьдесят.
Он расхохотался и откинулся на спинку стула.
– Я не плачу за такие услуги шестьдесят флоринов, – прошипел он и стряхнул пепел с сигареты. – Их я могу получить бесплатно или за чаевые от малайки.
Флортье подняла брови.
– Ну, и ступайте к малайке. – Она гордо вскинула голову, нащупала под столом свои туфли и сунула в них ноги, схватила шляпу и сумочку. – Благодарю за виски.
– Подождите, – поспешно проговорил он и потрогал кончиком языка уголок губ. – Пятьдесят.
Пятьдесят флоринов. Как раз та сумма, которую нужно заплатить в отеле. Она не спасет ее из тяжелой ситуации, но, по крайней мере, Флортье будет спокойна, что ее не выкинут завтра из отеля. Пятьдесят флоринов. За то, что она делала бесплатно для ректора ван Вика.
Пятьдесят флоринов.
– Договорились.
На его лице появилась ухмылка. Он торопливо загасил сигарету, полез в карман и извлек пачку купюр, отсчитал несколько и сунул под свой почти полный стакан.
– Сейчас я позабочусь о комнате.
Он исчез в отеле. Флортье посмотрела ему вслед. Внезапно пересохло во рту, и она допила свой лимонад. Встала на дрожащих ногах, взяла шляпу и сумочку, сделала пару шагов и остановилась. Боязливо огляделась, но на нее никто не обращал внимания. Две подружки флиртовали с мужчиной, женщина в оранжевом пила шампанское, а брюнетка в желтом кокетливо и высокомерно переговаривалась с клиентом. Официант перестал болтать и пришел к ее столику, чтобы убрать со стола и взять деньги. Судя по его довольной ухмылке, чаевые оказались приличными. Проходя мимо особы в желтом и ее знакомого, он принял у них заказ. Флортье пожалела, что не выпила второй, нетронутый стакан виски, а теперь уже было поздно. Она снова повернулась к приоткрытой двери, за которой скрылся молодой человек. Больше всего ей хотелось повернуться и убежать.
Пятьдесят флоринов.
Она обвела взглядом полутемный номер. Окна были открыты, но все равно было душно и слегка пахло плесенью. Через прорези в ставнях свет падал на кровать; белье на ней было изношенное, но чистое. Москитная сетка висела на простых веревках. Рядом с кроватью стоял ночной столик с лампой и пепельницей; слева от двери – шаткий шкаф, а прямо возле Флортье – туалетный столик с треснувшим зеркалом, и перед ним – ротанговый стул.
– Устраивайся, как тебе удобно, – сказал незнакомец, подошел к окну и закрыл обе створки. Снял пиджак, бросил его мимоходом на спинку стула, опустился на матрас и стал снимать ботинки и расстегивать рубашку.
Флортье было жутковато, но она запретила себе бояться и, тем более, показывать страх.
– Деньги, – сказала она. – Я хочу их видеть. Положите их на столик.
Он удивленно посмотрел на нее, но тут же усмехнулся.
– Ваше желание для меня закон, милая барышня. – Он залез в карман брюк и отсчитал от пачки нужные купюры. – …тридцать, сорок, пятьдесят. Вот – видишь? – Он поднял деньги над головой и положил на ночной столик. – Вот они. А теперь иди сюда, – добавил он нетерпеливо.
Флортье положила шляпу на столик для умывания, рядом поставила сумочку и сбросила с ног туфли. Дрожащими пальцами расстегивала крючки на лифе; казалось, у нее ушла на это целая вечность, но, наконец, она сняла платье и положила его на подлокотник стула. С крючками корсета она справилась легче и, прежде чем развязать пояс нижней юбки, спустила корсет вниз и перешагнула через него. Потом вытащила из прически шпильки, положила их на столик и энергично тряхнула головой; она знала, что у нее красивые волосы и что они особенно хороши, когда свободно падают на плечи. И вот она шагнула к нему.
Он с ухмылкой схватил ее за бедра и посадил верхом к себе на колени. Как покупатель щупает фрукты на базаре, чтобы определить их спелость, так и он ухватился за ее ягодицы.
– Ты и впрямь сладкая, – пробормотал он, разглядывая ее, и погладил по волосам и спине. Потом обхватил ладонью затылок и приблизил ее голову к своему лицу. Флортье уперлась кулаками в его грудь и хотела увернуться, но он держал ее крепко.
– Эй, я тебе заплатил, – добродушно проворчал он, прижался ртом к ее рту и глубоко вдвинул в него язык. Флортье ощутила его смолистый вкус, у нее от отвращения перехватило горло; тем не менее она пыталась ответить ему своим языком, но он не замечал этого, и она не стала стараться. Он ворочал языком словно маслобойка, а когда перестал, Флортье переборола желание умыть свое лицо.
Его губы оставили мокрый след на ее шее и впились в вырез рубашки; он схватил Флортье за бедра и прижал к себе. Она почувствовала, как он возбужден, вздрогнула, уперлась ладонями в его грудь и отодвинулась на край его коленей. Словно желая исправиться, она расстегнула пуговицы на своей рубашке и наклонилась вперед; преодолела себя и прижалась губами к его груди, покрытой легким пушком. Она была соленая на вкус и пахла чем-то, похожим на мускус, но это было терпимо. Он блаженно стонал, когда ее язык бродил по его коже. Альбертус ван Вик был хорошим учителем.