– Да! Да! – воскликнул Йерун. – Пожалуйста, мама! Пойдем с нами!
– Ах, я даже не знаю, – нерешительно проговорила Маргарета де Йонг, крутя между пальцами изящную сережку. – Ведь я совсем не умею плавать…
Мирную тишину нарушил оглушительный удар. Все вздрогнули. Он был громче, чем громовые раскаты, нарушавшие сон по ночам. Звуковая волна резко ударила в уши.
Маргарета де Йонг вскрикнула, Ида заревела во всю глотку.
Веранда задрожала, кофе заплескался в чашках, чашки звякнули о блюдца. Столовые приборы подпрыгнули на тарелках, рамбутаны скатились со стола; где-то в доме со стены упала картина. Нингси выронила кофейник, и он разбился о деревянный пол.
Йерун метнулся к Якобине; она прижала мальчика к себе, закрыв его голову рукой. Бросив быстрый взгляд на Иду, она удостоверилась, что девочка нашла защиту у Мелати, от страха вытаращившей глаза.
– Спокойно, М`Грит. – С бесстрастным лицом майор взял жену за руку. – Сейчас все закончится.
Флортье подавила зевок. Вообще-то, она не любила вставать так рано, но по воскресеньям на веранде «Европы» было особенно оживленно. Чиновники и торговцы стекались туда в свой выходной после завтрака, рейстафела и чтения «Ява Боде» за чашкой кофе, чтобы найти себе подружку на пару часов. Светлоглазую европейскую подружку, которая и при дневном свете выглядела неплохо, тогда как опиумные притоны и дома терпимости в Глодоке и возле порта становились привлекательными лишь после наступления темноты, когда скудное освещение придавало грязным трущобам нездоровое, волнующее очарование полусвета. Когда тропическая ночь вызывала вожделение к узкоглазой китаянке или экзотической красотке с черными, как смоль, волосами и ореховой кожей. Удивительно, какими разговорчивыми бывали некоторые мужчины, когда они скованно сидели на краю кровати и нервно терли ляжки, ожидая, пока успокоятся их нервы. Когда они пыжились и важничали, потому что перед ними стояла всего лишь продажная девка, или когда смешивали физическое совокупление с душевным контактом.
Когда Флортье ложилась в нижнем белье на кровать, ей хотелось просто закрыть глаза и заснуть. Но вместо этого она заставляла себя дарить обольстительную улыбку лежавшему рядом мужчине.
– Я могу глядеть на тебя так целый день, – шептал он и трогал пальцами пряди ее волос. Не успела она сегодня выпить на веранде первую чашку кофе, как он подошел к ней и попросил позволения сесть за ее столик. Стройный, элегантный мужчина в дорогом костюме, с седыми волосами, бородкой и глубокими морщинами под голубыми, как незабудки, глазами. Он представился ей как Франс – большинство мужчин, приходивших в «Европу», называли себя Франсами, Гансами или Фрицами.
Флортье подняла брови.
– Целый день? Но это будет стоить дорого.
Действительно, были мужчины, которые ее просто обнимали, рассказывали о своей жизни, о первой любви. Один даже поплакал у нее на плече, когда говорил об умершей жене, и, к ее досаде, чуть не довел ее до слез. А некоторым было достаточно, когда она прижималась к ним, полураздетая; они терлись о нее, не раздеваясь, и приходили к финишу, или Флортье ерзала, сидя у них на коленях. В такие дни она легко зарабатывала деньги.
– Сколько? – улыбнулся Франс.
Флортье задумалась; не моргнув глазом, он согласился на шестьдесят флоринов, а его костюм был прекрасно сшит и выглядел дорогим.
– Если ты добавишь еще двести, – промурлыкала она и провела пальцем по ямке на его горле, – я буду принадлежать тебе до конца дня.
Он загадочно улыбнулся, сел, поднял с пола свой небрежно брошенный пиджак, под внимательным взглядом Флортье отсчитал от толстой пачки банкноты и положил их к прежним шестидесяти на ночной столик.
Потом он опять растянулся на кровати рядом с ней и погладил ее лицо.
– Такой красивой, как ты, я еще не видел.
Флортье скромно опустила ресницы. И тут же испуганно встрепенулась, когда под ней затряслась кровать. Вдали послышался громовой раскат, приглушенный треск; потом захлопали окна и двери, словно их распахивала и закрывала рука призрака. Кровать закачалась сильнее, на столике пришли в движение таз и кувшин, они соскользнули с края и со стуком упали на пол.
– Что это? – хрипло воскликнула она и вскочила. В прошлом году она пережила здесь, в Батавии, землетрясение, но теперь все было не так; все шло по воздуху, а не из земных недр.
Продолжительный гром сделался короче, звучал короткими, быстрыми залпами – рат-тат-тат-тат, рат-тат-тат-тат, словно Батавия оказалась под вражеским обстрелом; с улицы донеслись испуганные крики, возгласы. За дверью кто-то в панике пробежал по коридору.
– Не знаю, – слегка приподнявшись, томно произнес Франс. Флортье поспешно стала слезать с кровати, чтобы поскорей одеться и выбежать из дома, и испуганно вскрикнула, когда Франс схватил ее за руку и остановил. Он широко ухмылялся. – Меня это страшно возбуждает.
Флортье закричала и заколотила по его груди кулаками, когда он прижал ее к матрасу и рванул панталоны. Потом расстегнул свои брюки. Флортье сдалась. Чем больше она будет сопротивляться, тем больнее; в конце концов, он заплатил ей и даже много заплатил. Она лишь вздрогнула от острой боли, когда он грубо ворвался в нее; потом уже не чувствовала ничего особенного. Грязные слова, которые он выкрикивал ей в лицо с каждым резким движением, скользили мимо ее сознания.
Единственное, что она чувствовала, – ужасный страх. Страх, что бог, который давно уже отвернулся от нее, теперь снова обратил на нее свой взор и решил наказать за греховную жизнь. Теперь, когда вся Батавия сотрясалась под громовыми залпами, она погибнет под обломками отеля, вот сейчас, с этим чужим мужиком, лежащим на ней.
Флортье закрыла глаза и попробовала молиться.
Скрестив на груди руки, Якобина стояла на веранде и смотрела на острова, вокруг которых пенилось и вздымалось море. Волны с грохотом обрушивались на берег, вода залива бурлила, словно вот-вот закипит. Было еще светло, и все хорошо видно, но дневная дымка уже сгущалась и затягивала горизонт.
Раздались шаги босых ног, тяжелые шаги сильного мужчины, и она слегка повернула голову. К ней подошел майор в белой рубашке, сунув руки в карманы пижамных штанов. От него пахло терпким мылом, чуточку сандаловым деревом и корицей, влажные волосы курчавились на висках и затылке.
К обеду затихли повторявшиеся вновь и вновь удары, гораздо более сильные, чем те, что происходили ночью на предыдущей неделе. Майор надел свой мундир и съездил на лошади в Кетимбанг, чтобы узнать у начальства обстановку. Потом вернулся – Якобина видела, как он галопом гнал коня по пескам, а потом скрылся за домом, в конюшне.
Она серьезно посмотрела на майора.
– Что сказал господин Бейеринк?
Майор скривил губы.
– Немного. Что рыбаки с Себеси плавали сегодня на Кракатау за дровами, и первый взрыв раздался прямо возле них. Сначала они подумали, что это маневры какого-то нашего военного корабля; но, когда последовал второй взрыв, они решили посмотреть, что там происходит. Они рассказывали, что на их глазах взорвался пляж и в небо взметнулись фонтаны из раскаленной докрасна лавы и черного пепла, повысился уровень моря. – Он почесал подбородок. – Телеграммой был вызван наместник из Телукбетунга, порта в конце залива. Там тоже слышали подземные удары. Бейеринк выехал с ним на Кракатау. Когда они вернутся, мы, возможно, узнаем больше.