Флортье стало не по себе; что-то в его голосе и глазах тронуло ее; но все же ей было неприятно, что Киан Джай на несколько мгновений показался ей таким доступным. Почти человечным.

– Какими делами ты занимаешься? – поэтому тут же спросила она. Он не только сидел за письменным столом или разговаривал с посетителями, но и уезжал куда-то в ландо. Это были тяжелые часы для Флортье; она не знала, чем заняться в доме, где все было написано и напечатано китайскими иероглифами. Но зато теперь сказывались результаты ее упорства, с которым она бегала за своими служанками, – они научили ее нескольким словам и выражениям на их языке, баба-малай. Учили неохотно, почти с боязнью, словно Киан Джай запретил им тесный контакт.

– Я продаю мечты, – заявил он с набитым ртом. Флортье непонимающе посмотрела на него, и он, чавкая, продолжил: – Соединяю между собой мечту, дух и тело и примиряю их с жизнью. Чтобы люди чувствовали себя свободными, без забот, без боли. Чтобы на определенный момент они могли обо всем забыть. И исполняю мечту о хорошеньких девушках, которые читают по глазам любое желание. О девушках-цветах, которые раскрывают перед мужчиной небеса. – Он взял палочками еще один кусочек и, увидев недоумение на лице Флортье, нетерпеливо пояснил: – Я привожу из Китая опиум и проституток.

Флортье бросило в жар, потом в холод. Она подтянула другое колено и обхватила их руками.

– А разве это не противозаконно?

Киан Джай насмешливо хмыкнул.

– В Батавии можно все. – Он вычистил из мисочки остатки овощей. – Я веду свои дела аккуратно. С бухгалтерией у меня все чисто. – Он посмотрел на нее. – Так что блюстители порядка не скоро постучатся в мои ворота и не спасут тебя.

Флортье закусила губу и опустила голову; он снова угадал направление ее мыслей. Она думала о том, как он описал действие опиума. Чувствовать себя свободной, забыть о боли – это звучало соблазнительно. Очень соблазнительно.

– Можно мне попробовать? Опиум, я имею в виду.

Он скривил губы.

– Ты уже пробовала. Всегда, когда ты слишком скулила после наших занятий.

Флортье сглотнула, сначала испуганно, потом с интересом, когда вспомнила о чае, который ей принесли служанки в первый вечер после ванны. Тогда она погрузилась в блаженный, глубокий сон, как и в другие ночи, когда Киан Джай был с ней грубым.

Чувствовать себя свободной. Без боли. Забыть обо всем…

– Тогда давай мне чаще, – хрипло прошептала она.

Киан Джай сухо засмеялся. Провел языком по губам, поставил на поднос пустую мисочку и наискосок положил на нее палочки.

– Не дам. Иначе скоро я получу в постели наркозависимую идиотку с пустым взглядом, которая лежит как бревно. Никакого удовольствия.

Он протянул руку, чтобы погладить ее по щеке, но Флортье отшатнулась. Ее глаза наполнились слезами.

– Почему ты меня так ненавидишь? Потому что я голландка?

Она почувствовала на себе его взгляд и сквозь пелену слез увидела, как он нахмурил брови.

– Я не ненавижу тебя. – Он подвинулся ближе и обнял ее. – Ты мне нравишься, – сказал он и ласково провел пальцем по ее виску и щеке. – Даже очень. Пока ты меня слушаешься. – Она попыталась вырваться из его рук, но он лишь крепче прижал ее к себе. – И поскольку ты хорошо себя вела и вообще мне нравишься, я приготовил для тебя сюрприз. – Флортье недоверчиво посмотрела на него, и он поцеловал ее в щеку. – Если ты пообещаешь мне вести себя хорошо и не делать глупостей, завтра мы с тобой куда-нибудь прогуляемся.

35

Флортье с восторгом разглядывала себя в зеркале, крутилась на маленьких, острых каблучках и наслаждалась восхитительным шелестом, с которым волан и маленький шлейф скользили по полу. Она оглядывала себя, снова переводила взгляд на отражение в зеркале и восхищенно оглаживала вечернее платье, облегавшее тело, словно ее собственная кожа.

Конечно, платье было нескромное, прямо-таки греховное, почти без рукавов – вернее, лишь с намеком на рукава из черного кружева, которое обрамляло и глубокий вырез на спине, и неприлично большое декольте. Ее груди открывались любому нескромному взгляду, как два пухлых полушария, а сливочно-белая кожа казалась еще нежнее по контрасту с черным, как ночь, шелком. Зелень и синева павлиньих перьев, соединенных между собой золотыми завитушками, подчеркивали ее глаза, как и длинные серьги, и широкий браслет с зелеными и синими камнями на перчатках, которые рассыпались искрами при любом ее движении. Из настоящих павлиньих перьев был и веер; а особенно длинное перо, свисавшее почти до плеч, оно вместе с блестящими камнями на шпильках украшало ее искусно убранные волосы, над которыми младшая из китаянок трудилась несколько часов. Ее звали Хей-фен, как выпытала у нее Флортье; восхищенное выражение на ее лице, когда она набросила на плечи Флортье черную кружевную шаль, подтвердило, что она выглядит ослепительно. Конечно, в таком наряде в ней за много миль узнают проститутку, но она хотя бы была потрясающе красивой проституткой и, самое главное, наконец-то она вырвется из своего уединения и окажется среди людей.

Подобрав повыше юбку, Флортье осторожно спускалась по лестнице в ярко освещенный вестибюль, где ее уже ждал Киан Джай. Он оторвал взгляд от своих карманных часов, которые держал в руке, защелкнул их и сунул в карман жилетки. Антрацитово-черный костюм был ему к лицу; он выглядел в нем высокомерным светским львом; Флортье с волнением предстала перед ним и ждала его суда.

Он пристально оглядел ее и кивнул.

– Оправдалось все до цента.

Не зная, что он имел в виду, то ли ее, то ли платье, то ли все вместе, Флортье одарила его сияющей улыбкой и взяла под руку.

Перед домом стояло ландо с опущенным верхом и красивой лампой. Сумерки лавандовыми тенями уже легли на крыши с загнутыми краями. От заката еще оставались побледневшие оранжевые и фламингово-красные полосы.

Киан Джай сел в ландо, велел Цзяню подать ему шляпу и надвинул ее на лицо. Потом Цзянь помог сесть рядом с ним Флортье и сам опустился напротив них. Привратник отодвинул металлическую заслонку на глазке, окинул взглядом улицу, потом поднял засов и распахнул обе створки ворот. Кучер взмахнул поводьями, лошади мягко тронулись с места, и ландо выкатилось за ворота.

Наступившая тропическая ночь жаркой влагой легла на щеки Флортье, и без того пылавшие от волнения. Встречный ветер ласкал кожу. Хозяева закрывали свои лавки; над некоторыми дверями еще горели бумажные фонарики, а кое-где мерцали маленькие керосиновые лампы, освещавшие выставленные товары неровным светом.

Ландо прогрохотало по мосту через канал, и китайский квартал остался позади. Флортье огляделась по сторонам; некоторые места, освещенные газовыми фонарями, казались ей знакомыми, но она точно здесь не бывала.

– Сколько времени я живу у тебя? – спросила она у Киан Джая.

– Полтора месяца, – ответил он. – Сегодня четвертое августа.