Так как я никогда не знала своего отца (он скончался от сердечной недостаточности – оказывается, у него был порок сердца, который врачи обнаружили слишком поздно), идея с отчимом мне понравилась. Хотя конкретно моего отчима я сочла чересчур идеальным – на несколько лет моложе мамы, с густыми волосами и широкой улыбкой. Я предположила и, думаю, не ошиблась, что в подростковом возрасте среди сверстников он был очень популярен – ну, знаете, явно из тех детей, которые либо игнорируют смышленых вроде меня, либо издеваются над ними. Но Грант был милым, эффектным, и у него была стабильная работа. Учитывая все обстоятельства, маме еще повезло.
И предложение выйти за него замуж она приняла с радостью.
Спустя всего полгода после знакомства они с Грантом обвенчались. Церемония состоялась в парке на берегу озера Грэйпвайн. И на той же неделе, в субботу, мы переехали к нему в квартиру.
На следующий день мы еще даже не успели до конца распаковать вещи, как Грант созвал первый совет семьи Мак Фэдден.
– Я тут подумал, – возвестил он, – что хочу начать нашу совместную жизнь правильно. Теперь мы семья, и я хотел бы, чтобы мы стали лучшей семьей в мире. Итак, барабанная дробь… – Он замолчал на мгновение и постучал пальцами по столу, изображая эту самую барабанную дробь. – Так как сегодня воскресенье, мне кажется, мы должны вместе пойти в церковь. Что скажешь, Стейси?
– Не знаю, – ответила мама скептически. – Не то чтобы я была прилежной прихожанкой. А ты?
– О да. Каждое воскресенье ходил в церковь… когда был ребенком.
– А теперь? – спросила мама.
– Ну, не то чтобы… – замялся Грант.
– Так зачем начинать?
Я слушала с большим интересом.
– Я не хочу идти, – прервала я их разговор. – Мне и так предстоит завтра первая встреча с новыми одноклассниками, а знакомиться с детьми еще и в церкви я вовсе желанием не горю.
Мама и Грант не заметили моего комментария и продолжили разговор.
– Не знаю, – сказал Грант. – Разве не так хорошие родители проводят воскресенье – ведут своих детей в церковь, помолиться и все в таком духе? У меня никогда не было детей, так что я не знаю.
– Уверена, кто-то проводит воскресенья именно так. Только не знаю, потому ли они ходят в церковь, что хорошие родители, или же они хорошие родители потому, что ходят в церковь. Зато я уверена, что хватает там и паршивых родителей, – пожала плечами мама.
– Но в церковь ведь ходят, чтобы стать лучше, верно? Разве не стоит попробовать? – не отставал Грант.
– Смотри сам, – вздохнула мама. – Если тебе очень хочется, думаю, никому это не повредит.
Я снова вклинилась:
– Если кого-то здесь еще волнует мое мнение, я не хочу.
Грант делает вид, что думает, будто я пошутила:
– Тебе понравится, детка. Иди переоденься во что-нибудь приличное.
«Детка». Только так Грант меня и называл. Он никогда не говорил мне «Мэдди», или «Мэделин», или что-нибудь милое вроде «маленькая моя» или «сладкие щечки». Просто «детка». Иногда я спрашиваю себя, помнил ли он вообще, как меня зовут.
В Рокуолле много церквей, так что в выборе нас никто не ограничивал. Всего в пяти минутах езды от нашего дома были и пресвитерианская, и методистская, и мормонская, и англиканская, и католическая, и баптистская, и лютеранская церкви, и даже еще парочка для тех, кто не был приверженцем вышеперечисленных религиозных течений. Но для Гранта вероисповедание роли не играло: поход в церковь был для него жестом сугубо социальным, так что в какую церковь пойти – неважно. В результате всего спустя час после семейного совета мы решали: большая церковь на левой стороне улицы или та, что еще больше, – на правой. Грант бросил монетку, и выпала решка. Вот так мы и оказались в огромной трехэтажной церкви для представителей всех конфессий, с витражами, вознесшимися на высоту даже большую, чем высота ее массивных дверей.
Вспоминая об этом впоследствии, я часто задавалась вопросом, как сложилась бы моя жизнь, а особенно ее детские годы, если бы выпал орел. Изменилось бы все к лучшему или наоборот?
Забавно, правда, как может изменить жизнь всего одна двадцатипятицентовая монетка?
Некто по имени пастор Стивенс, цвет костюма которого прекрасно гармонировал с его седыми волосами, был уже в середине своей проповеди, когда мы вошли в зал из часовни. Я проповедь проигнорировала, ибо учила новые слова из карманного словаря.
В заключение проповеди Стивенса молодой пастор по имени Стин благословил всех прихожан. Как только я услышала произнесенное им «аминь», сразу захлопнула словарь и вскочила с места:
– Аминь и аллилуйя. Конец. Теперь мы можем идти?
Заметив мое воодушевление, мама прыснула:
– Да, милая. Пойдем.
Однако Грант, похоже, не собирался заканчивать свой эксперимент с походом в церковь так рано:
– Не спеши. А как же воскресная церковная школа? Тут написано, что пастор Стин ведет занятия в воскресной школе. Целый час он занимается с детьми.
– Целый час? – простонала я.
– Час? – повторила мама. – А родителям все это время чем заниматься?
– Можно отведать кофе с пончиками в фойе. Иди перекуси и пообщайся с прихожанами, дорогая. А я отведу нашу детку к пастору и другим детям.
Я горячо молилась, чтобы мама эту идею не одобрила, но, как назло, в тот день она была как раз в настроении отведать пончиков. Так вот как здесь делают из человека религиозного фанатика – через желудок.
– Полагаю, я останусь, – сказала мама. – Надеюсь, у них тут вкусный баварский крем.
Грант широко улыбнулся и повернулся ко мне.
– Пойдем, детка. Познакомимся со здешней бандой.
Слово «банда» невероятно точно характеризовало учеников воскресной школы. Пастор Стин, возможно, и был духовным лидером, но тон здесь явно задавали те самые полсотни детей, что пришли на занятие в огромный зал. Когда мы с Грантом вошли, пара подростков пытались подняться по стене. Кто-то играл в салки. Один мальчик примерно моего возраста откинулся на спинку стула и через соломинку стрелял по ни о чем не подозревающим людям послюнявленными бумажными шариками.
Оказался в числе объектов и Грант.
Он встал в дверях, оглядывая происходящее, и сразу же хватанул снаряд. Липкий шарик вмазался ему в шею, чуть выше воротника. К моему удивлению, Грант, даже не моргнув глазом, просто смахнул его, сделав вид, что ничего не заметил. Конечно, так как он был учителем средних классов, то, вероятнее всего, привык к подобным обстрелам. Постояв пару мгновений, он взял меня за руку и прошел в переднюю часть зала, где пастор Стин тщетно пытался заставить детей успокоиться, чтобы начать урок.
– Пастор, – сказал Грант, – меня зовут Грант Мак Фэдден. Это… – Он заколебался. Я подумала, он собирается сказать что-то вроде «моя падчерица», или «ребенок моей жены», или, может быть, даже «мое новое семейное обязательство» – и выбирает из этого перечня. Но он начал предложение заново и с гордостью заявил: – Это моя новая дочь.