Я жевала конфету с карамельной начинкой.
— Сколько тебе лет, Небоглазка?
Она наморщила лоб:
— Лет? А разве лето в году не одно?
— Лето одно, а годов тебе уже сколько?
Смотрит на меня светлыми блестящими глазами и явно очень хочет ответить на мой вопрос, но ничего не понимает.
— Сколько времени ты живешь на свете?
— Возьми еще шоколадку, — говорит. — И еще возьми. Они вкуснее вкусного.
Январь выругался. Мыш совал в рот одну конфету за другой.
— Сколько дней и ночей? — настаивала я.
— Сперва бывает день, потом ночь, потом опять день, они ходят кругами, как хоровод.
— Ты не понимаешь.
Она задумалась:
— Жизнь — это просыпаться и засыпать и опять просыпаться. Ты это спрашивала?
— Сколько раз ты здесь засыпала и просыпалась?
Она задумалась, потом рассмеялась:
— От твоих вопросов, Эрин, хоть головой маши, как голубь крылом!
Заглянула в коробку с шоколадом.
Поджала губы.
— Столько раз, сколько здесь с апельсиновой помадкой, — говорит.
Январь чертыхнулся.
— В этой коробке? — спрашивает.
— Ой, что ты, Янви, на всем большом-пребольшом складе!
— А это сколько?
Она засмеялась, покраснела. Отвернулась от Января. Придвинулась ко мне и, касаясь моего локтя, шепнула на ухо:
— Три?
— Смотрите, патрульный обход!
Мы вышли в проулок перед продуктовым складом. Навстречу идет Дедуля. Куртка застегнута на все пуговицы, на голове каска с козырьком. Важно покачивает руками в такт ходьбе. Несет старомодный черный фонарь. Остановился у какой-то дверцы и подергал за ручку. Кивнул, записал что-то в блокнот и снова пошел нам навстречу. Мы отступили к стене.
— Доброе утро, Дедуля Охранник, — говорит Небоглазка.
— Доброе утро, Небоглазик! Есть что доложить?
— Без происшествий, Дедуля! Одни привидения, носятся на своих машинах далеко-далеко, по ту сторону текучей воды.
Он кивнул.
Перевел глаза на Января и нас с Мышем, наморщил лоб. Небоглазка встала на цыпочки, оперлась на его плечо и что-то зашептала на ухо.
— Это те, что пришли к нам вчера при лунном свете. Помнишь, Дедуля?
Он снова кивнул и что-то записал в блокнот. Потом поднял палец и уставился нам в глаза.
— Все вы теперь у меня вот сюда записаны, — говорит. — Я запомню. Без глупостей мне тут!
— Честное слово, — отвечаю.
Он моргнул, приподнял каску, почесал голову и поглядел в яркое голубое небо. Медленно проводил глазами летящую чайку. Лицо его смягчилось, и он замурлыкал песенку. Потом снова моргнул и снова глядит на нас.
— Пора продолжить обход, — говорит.
Небоглазка снова потянулась к нему и поцеловала в щеку.
— Без глупостей! — повторил он, обращаясь ко мне.
— Честное слово.
Он еще раз подставил Небоглазке щеку и пошел дальше, заглядывая в подъезды, дергая за дверные ручки, записывая что-то в блокнот.
— Понимаешь, у него важная работа, — говорит Небоглазка. — Он охранник.
Мы побрели обратно к типографии. Январь все смотрит на меня, качает головой, ругается вполголоса.
— А что, больше здесь никого нет? — спросил он Небоглазку.
— О чем это ты, Янви Карр?
— О людях. Других людях.
— Привидения иногда бывают. Мы от них прячемся, а если они подходят слишком близко, Дедуля их убирает.
— Убирает?
— Да, Янви. Он их убирает.
Январь поглядел на меня.
— Что он с ними делает, Небоглазка?
Она пожала плечами:
— Об этом я не знаю. Убирает.
— А других охранников тут нет?
— Охранник тут Дедуля. Дедуля.
— А кто ему платит? Кому он относит свои отчеты? Что он делает по выходным?
Небоглазка поцокала языком:
— Янви Карр, от тебя у меня все в голове трещит и грохочет! Ты бы не мог немножко помолчать?
Январь пожал плечами. Достал из кармана конфету, засунул в рот.
Небоглазка взяла меня за руку:
— Дедуля занятее занятого. Днем, когда солнце, он патрулирует и охраняет, а ночью, когда луна, копает и ищет.
— Что копает?
— Много всего хорошего, Эрин!
— Ты нам покажешь?
— Если луна и звезды будут яркие, Эрин сможет разглядеть каждую мелочь.
У меня было еще много вопросов, но я только тряхнула головой, закрыла глаза и усмехнулась, потому что и у меня в голове тоже трещало и грохотало и стихать не собиралось.
Идем дальше. Вернулись в типографию, прошли мимо больших машин в комнату охраны.
— Глядите! — Небоглазка указывала на всякую всячину на полках, бутылки, ржавые инструменты, блестящую гальку и отполированные водой кости. Погладила чаячье крыло со слипшимися от нефти и ила перьями. — Глядите, какие чудесные чудесности!
Взяла меня под руку.
— Тут еще много чудесностей, Эрин! Он говорит, что в какую-нибудь лунную и звездную ночь обязательно выкопает мои сокровища. Они выступят на поверхность и полетят в его ведро.
Январь фыркнул. Одну за другой он брал находки с полок. Корчил брезгливые рожи. Все время поглядывал вверх, на завязанные коробки под самым потолком. Полистал Дедулину книгу, лежавшую на столе, чертыхнулся. Потом сел у стены на свое одеяло и принялся ножиком соскребать ил с кроссовок. Небоглазка наблюдала за ним:
— Бедный Янви Карр!
Мыш присел на корточки возле стола и играл с Писклей, пуская ее из ладони в ладонь. Небоглазка улыбнулась:
— Мыш и Пискля счастливые зато! Пойдем! Пойдем посидим!
Она повела меня на крыльцо. Сидим перед открытой дверью, плечом к плечу. Я потрогала перепонки у нее между пальцев, тонкие, нежные, пропускавшие свет. В типографию вливалось солнце. Пылинки плясали в его лучах. На стропилах сидели птицы. Сквозь разбитые потолочные окна виднелось ослепительно-голубое бездонное небо. В лицо нам дул легкий ветерок.
— Небоглазка, а мама у тебя была кто?
Ее глаза затуманились. Я улыбнулась и предприняла вторую попытку.
— Твоя мама. Мамуля. Мать.