Она как наморщит все лицо.

— Вы с Янви Карром — вы такое странное, смешное выговариваете…

— Ты не понимаешь?

— Пони? Ты что-то спрашиваешь про пони, Эрин Ло?

Я рассмеялась:

— Погоди, я сейчас.

Пошла к своему рюкзаку, достала оттуда коробку с сокровищами и развязала ленту.

— Моя мама была небольшого роста, с рыжими волосами, зеленоглазая. Носила сережки с попугайчиками. Мы с ней жили в домике у реки. И были счастливы, как в раю.

Небоглазка улыбнулась и вздохнула:

— А, ты рассказываешь сказку. Дедуля тоже рассказывает сказки про Черную Грязь. Я это люблю. Рассказывай сказку, Эрин. Рассказывай дальше.

Она подвинулась и крепче прижалась ко мне.

Я достала нашу с мамой фотографию в саду:

— Видишь, это мы. Это я, когда была маленькая, а это мама.

Она уставилась на фотографию:

— Вы похожи на привидения.

Я улыбнулась. Внутри я слышала мамин смех.

— Нет, — говорю. — Тут мама еще живая.

Небоглазка кусала губы и глядела в пустоту, словно пытаясь разгадать трудную загадку. Я показала ей сережку-попугайчика.

— Мама — это как, Эрин?

— Мамы — это те, от кого мы рождаемся. А еще есть папы.

Она как наморщит все лицо.

Я копалась в коробке с сокровищами.

— Это твои сокровища, Эрин?

— Да.

— Чудно-чудно. Мои сокровища дожидаются меня в Черной Грязи, говорит Дедуля. Он выкопает их оттуда, прежде чем станет недвижней недвижного.

— Недвижней недвижного?

— Недвижней недвижного. Не важно, Эрин! Показывай дальше.

Я достала фотографию из больницы, размытый УЗИ-снимок, где я расту у мамы в животе. Там можно различить мою голову, руки; видно, как я дрыгаю ногами.

— Это я, когда я была у мамы в животе, за несколько месяцев до рождения.

Она рассмеялась. Смотрит то на меня, то на фотографию.

— Это придумка такая?

— Нет, это правда я внутри у мамы.

Она снова задумалась:

— Там темнее темного. Трудно как следует разглядеть.

— Да, — прошептала я. — Темнее темного.

— Ты это помнишь?

— Нет, не помню.

— Я тоже нет.

— Ты тоже нет?

— Я была в Черной Грязи, где все чернее черного. Дедуля выкопал меня оттуда, и стало днем солнце, а ночью луна.

— У тебя тоже была мама. Иначе не бывает, — шепчу.

Она задумалась:

— Значит, моя мама была Черная Грязь.

В восторге от своего открытия, она засмеялась и крепко обняла меня:

— Мама Эрин Ло была темнее темного. Мама Небоглазки была чернее черного.

Некоторое время мы сидели молча. Наконец я спросила:

— Как ты попала в Черную Грязь?

Она вздохнула:

— Это загадка, Эрин Ло. Дедуля говорит, что я, наверное, была сначала чем-то вроде рыбки или лягушки и плавала в воде.

Она снова посмотрела на снимок, где я у мамы внутри.

И как вся засветится!

— Глазами глянь! Глазами глянь, какие ручки и ножки крохотулечные! Глянь, как маленькая Эрин барахтает ими, будто в воде.

— Да.

— Значит, ты, Эрин Ло, тоже была сначала чем-то вроде рыбки или лягушки.

Я рассмеялась.

— Да, — говорю.

— Эрин как Небоглазка, а Небоглазка как Эрин.

— Да, — говорю.

Глядим друг на друга, улыбаемся.

— Вроде рыбки, — говорю.

— Вроде лягушки, — откликается.

И тут мы как расхохочемся. Наверное, мы никогда ничего не сможем толком объяснить друг другу. Я обняла ее, крепко к себе прижала, а она только поерзывает, как настоящая маленькая сестричка.

— Ты! — говорю.

— Я?

— Да, ты, ты! Ты! Ну что мне с тобой делать?

— Ничего не делать, Эрин Ло. Просто оставайся тут и дружи со мной. Только будь осторожна!

— Осторожна?

— Да, сестра моя! Потому что тут дыры. Тут есть такие места, где можно провалиться прочь из этого мира и никогда не выбраться обратно.

Я снова рассмеялась, порылась в коробке с сокровищам. Достала духи. Капнула чуть-чуть себе на палец. Приложила палец к своей шее и к шее Небоглазки. И чувствую, что мама стоит рядом с нами. И обнимает нас обеих.

— Чудесно! — шепчет Небоглазка.

— Чудесно! — шепчу я.

— Чудесно! — шепчет мама.

10

Январь мне как врежет ногой по пятке:

— Пошли выйдем!

Я протерла глаза.

— Выйдем, Эрин!

Небоглазка спала, прижавшись ко мне, ухватившись за мой локоть перепончатой ладошкой.

Январь на меня как зыркнет:

— Пошли!

Я осторожно сняла с себя Небоглазкину руку, встала и направилась за ним в типографию. Он прошел между станками, остановился возле огромного бронзового орла.

— Пора сваливать!

Молчу.

— Сваливать пора, на фиг!

— Попозже, — говорю.

Мы двинулись по типографии дальше. Сквозь открытую дверь видно реку и противоположный берег. Дедуля прошел мимо деревянным солдатским шагом. В руках фонарик.

— Надо от них смываться.

— Ну, Январь!

— Он — сумасшедший, а она — выродок. Ты видела, какие у нее, на фиг, руки?

— С ней случилось что-то страшное. Я чувствую, Ян!

— Это с нами случится что-то страшное, если мы не свалим. У него здоровущий топор под столом, на фиг. Ты об этом знаешь?

— Нет.

— Ну так вот.

— Это чтоб ее защищать.

— Ага. И что будет, если ему вздумается защищать ее от нас?

— Он нам ничего не сделает.

— Ха!

Как топнет ногой; металлические литеры со звоном покатились по полу.

— А наш плот? А река? Кто собирался уплыть далеко-далеко?

— Мы и так далеко-далеко. А тебе так не кажется?

— Мне кажется, что я страшный сон вижу, Эрин. Нет, еще хуже. Кажется, что мы вляпались во что-то злое и страшное.