— Чудесно, — отозвался он. — Чудесней чудесного.
Он сосредоточил взгляд на мне:
— Ты теперь будешь охранять Небоглазку?
— Да. Мы теперь будем охранять Небоглазку.
— И ты расскажешь ей то, что она должна узнать?
— Да.
Слезы проложили светлые дорожки на его черных от ила щеках.
— Не все было неправдой, малышка моя. Правда, что я нашел тебя лунной ночью в Черной Грязи. Правда, что я вытащил тебя оттуда и заботился о тебе. — Он опустил глаза. — Твои сокровища я нашел при тебе, они были засунуты тебе в карман, и я спрятал их от тебя, Небоглазка моя. Я думал, что это сохранит твое сердце счастливым.
— Я и была все время счастлива, Дедуля! Счастливей счастливого.
Он погладил ее по щеке. Потом наклонился, погладил щеку святого и прошептал спокойно-спокойно:
— Похоже, пришло время тебе перебраться через текучую воду в мир привидений, малютка моя.
— Ах, Дедуля! — откликнулась она. — Дедуля!
Они крепко обнялись.
Я подняла голову и прислушалась. Грохот и скрежет поблизости нарастали.
Я шла одна по бывшим улицам. Шла все дальше от реки, за типографию, по руинам складов, ангаров, фабрик и контор. Перелезала через обвалившиеся стены, пробиралась под шаткими крышами. Перепрыгивала через провалы и ямы. Читала полустершиеся вывески: слесарные работы, корабельные плотники, такелажники, сапожники, угольщики, судовые поставщики, изготовители гвоздей, шурупов и проволоки, импортеры чая и специй. Мимо шмыгали крысы. Облезлые псы робко выглядывали из темных углов. Тощие кошки шипели, выгибали спину и скалили зубы. Голуби ворковали и вспархивали. Вороны рылись в мусоре. За всем этим вдали слышался монотонный глухой гул города, а вблизи — нарастающий грохот и скрежет. И тут я его увидела — огромный кран, приближавшийся со стороны Нортона. Я забилась в ближайший подъезд, смотрю, как он едет. Он надвигался медленно, неумолимо. Земля трещала под огромными металлическими гусеницами. На стреле висел громадный металлический шар. Кран затормозил метрах в пятидесяти от меня. Молодой человек в джинсах, футболке и красной каске выпрыгнул из кабины на металлическую гусеницу. Закурил, вытащил из кармана газету, развалился на солнце, поджидая. Я смотрела. Я тоже ждала. И вот на краю города показался второй кран и тронулся к нам.
Я помчалась назад в типографию. В комнате охраны сидел Дедуля в полной форме. Он писал в своей огромной книге. Что-то бормотал о святом, о великом сокровище, найденном Мышем Галлейном в черной Черной Грязи. Небоглазка и Мыш пировали шоколадными батончиками и овсяным печеньем. Январь сидел на полу. Перед ним — куча Дедулиных учетных книг и стопка газет. Он складывал их в одну из коробок с верхней полки.
— Где ты была?
— Тут всё будут сносить.
Я рассказала ему, что я видела и чего теперь ждать.
— Сегодня вряд ли, — сказал он. — Так поздно не начинают.
— Сегодня нет. Завтра.
Мы посмотрели на Небоглазку, на Дедулю.
— Что мы можем поделать? — прошептал Январь.
Я покачала головой. Мы сгрызли пополам пачку овсяного печенья. Вслушивались. Поглядывали на дверь. Каждую минуту ждали, что на пороге появятся рабочие в касках. Но они не пришли. День медленно переходил в вечер.
— И наконец братья и сестра Небоглазки вернулись за ней, — бормотал Дедуля, записывая. — Они возьмут ее с собой за текучую воду в мир привидений.
Он еще что-то писал и бормотал. Потом рука его замедлилась.
— Время Дедулиной охраны закончилось, — прошептал он. — Любовь. Дедуля и Небоглазка. Любовь, любовь, любовь…
Карандаш выпал из пальцев на страницу.
Он перевел глаза на Небоглазку и прошептал:
— Чудесная ты моя. Чудесней чудесного.
Закрыл глаза и опустил голову на книгу.
— Дедуля. — Небоглазка вдруг обернулась. — Дедуля. Мой Дедуля!
И бросилась к нему.
Но Дедуля не двигался. Недвижней недвижного.
Все это скоро исчезнет. Типография, склады, фабрики, конторы и ангары. Огромные печатные станки с ангелами и орлами, наверное, отдадут в музей. Мусор выбросят. Участок зачистят и разровняют бульдозером. Вскоре на нем вырастут новенькие сверкающие конторы. Здесь будут клубы, пабы и рестораны. Вокруг разобьют газоны и поставят таблички с пояснениями, что где было раньше. Проложат пешеходные и велосипедные дорожки. Построят причалы, где будут стоять прогулочные катера. Новый красивый район заблещет в солнечных лучах на берегу отливающей голубизной реки, люди будут с удовольствием прогуливаться по широким тротуарам. Мы с Январем и Мышем увидели все это позже в тот же день, когда ненадолго оставили Небоглазку наедине с Дедулей. Увидели на большущих щитах, установленных там, где дожидались краны. Стоим и гадаем, все еще погруженные в тайну Дедули и его смерти, тайну святого, тайну нового мира, который скоро появится тут.
Когда мы вернулись к Небоглазке, она сидела на полу возле коробки со своими сокровищами. Спокойная, улыбающаяся.
— Он мне говорил. Он говорил, что однажды станет недвижней недвижного и мне нужно будет уходить за текучую воду.
Она взяла меня за руку.
— Откуда вы знали, что пора за мной прийти?
— Не знаю, откуда мы знали, — отвечаю. — Это Январь построил плот и позвал нас с собой.
— Янви Карр, — повторила она. — Янви Карр, брат мой!
Мы не знали, что делать с Дедулей. Он так и лежал головой в книгу. Мы положили рядом с ним его карандаши. Аккуратно расставили лопаты и ведра. Когда смерклось, зажгли вокруг него свечи. Стали читать молитвы. Повторяем снова и снова, что он был хорошим Дедулей и добросовестно охранял Небоглазку.
Я сижу, обняв Небоглазку.
— Дедуля ушел, — сказала она.
— Да, Небоглазка.
— Он ушел, но из моего сердца он никогда не уйдет.
— Да, Небоглазка.
— И я буду много плакать о нем, но сердце мое будет радоваться за него.
Мы рассматривали фотографии, ее семью.
— Попробуй пошепчи: «Мама, мама», — сказала я ей.
— Зачем?
— Просто попробуй, и все. Мама. Мама.
Она набрала в грудь побольше воздуха и прошептала:
— Мама. Мама.
И прикусила губу.
— Такое странное чувство во рту, — говорит. — Мама. Мама.
— Ты просто шепчи. Просто шепчи, Анна.
Ее мать улыбалась нам с фотографии.
— Мама очень красивая, — сказала Небоглазка.